Былое — это сон - [29]

Обвиняемый не во всех своих показаниях придерживался истины, но это не так уж важно. Даже самый невинный человек обычно кое-где и приврет, чтобы себя обелить. К тому же Карл Торсен лгал только в мелочах, которые ничего не значат, надо помнить, что нервы у него напряжены до предела. Было бы куда подозрительней, окажись у него наготове безупречные объяснения, и если б в таком положении он ни разу бы не оступился.

— Если все сопоставить, — продолжал судья, — вряд ли останутся сомнения в том, кто стрелял. Легко представить себе, что Карл Торсен, боялся ли он нападения или хотел напасть сам, — а может, и то и другое, — предчувствовал, что этот вечер будет решающим. Вот он и купил револьвер.

Да, скверно. Обвиняемый готов совершить опаснейший поступок: хочет защищаться с оружием в руках вместо того, чтобы искать защиты у полиции. Почти с полной уверенностью можно утверждать, что убийство совершил он. У нас не хватает улик, но нам известно столько разных обстоятельств, что, по нашему мнению, они образуют неразрывную цепь. Убедительно доказать, что Карл Торсен не спустил курок, было бы очень трудно.

Но если считать, что роковой выстрел был сделан Карлом Торсеном, нам все равно остается неизвестным одно последнее и чрезвычайно важное обстоятельство. Суд должен учесть, что между спонтанным выстрелом и предумышленным убийством — огромная разница. Между этими крайними точками — и шальной выстрел, и убийство в целях самообороны, и намеренное убийство, одним словом, все виды убийств, начиная от несчастного случая и до бандитского убийства. Все говорит за то, что это не был несчастный случай. Но что же все-таки произошло? Поскольку нам неизвестно последнее и весьма важное обстоятельство и мы можем лишь предполагать, что выстрел был сделан Карлом Торсеном, долг обязывает нас найти случившемуся самое мягкое объяснение. Было бы неправильным считать, будто Карл Торсен виновен в том, что мы обычно называем предумышленным убийством, этому многое противоречит.

Фрёкен Люнд понадобилось выйти из дому. Давайте представим себе следующее: оставшись один, Карл Торсен подходит к окну или к двери, он чего-то ждет и очень нервничает. Увидев человека, он ни минуты не сомневается в том, кто это, и сразу выходит из дому, — может, он уже собирался уходить, а может, просто не хотел затевать ссору в доме. Антон Странд поднимает револьвер, хотел ли он выстрелить в своего соперника или только пригрозить ему — это неважно. Мы должны помнить, что револьвер, который нашли возле Антона Странда, был заряжен. Карл Торсен оказался проворнее своего противника. Это, можно сказать, была дуэль. Драма ревности получила развязку. В то мгновение, когда они встретились возле дома, один должен был умереть.

Вот самое мягкое объяснение тому, чего мы не знаем в точности: Карл Торсен стрелял в целях самообороны.

Но он приобрел оружие перед этой встречей, и кроме того: почему он не признался, что действовал в целях самообороны? Даже если б мы были убеждены, что это предумышленное убийство, никто бы не мог доказать, что Карл Торсен лжет, скажи он, будто стрелял в целях самообороны. Нам пришлось бы принять его объяснение, ибо рядом с Антоном Страндом лежал заряженный револьвер и на нем были отпечатки только его пальцев. Все это Карл Торсен, разумеется, знал задолго до суда. Почему же он сам не прибегнул к этому объяснению, которое, в худшем случае, грозило бы ему лишь коротким тюремным заключением, а в лучшем — привело бы и к полному оправданию? Означает ли такое умалчивание, что Карл Торсен невиновен или что его мучают угрызения совести, поскольку скорей всего стрелял все-таки он?

Далее следовал перечень статей и параграфов закона, в которых предусматривались все виды убийства. Наконец последовали вопросы присяжным: во-первых, виновен ли в убийстве Антона Странда кто-то другой, во-вторых, виновен ли в его убийстве Карл Торсен, и, в-третьих, как следует квалифицировать это убийство?

Я не стал дожидаться приговора, но, как тебе, наверно, известно, мой брат получил год тюрьмы. Когда я уходил, мне было приятно сознавать, что все-таки Карла Манфреда не засадят надолго. Это было уже ясно. Защитник должен был сказать как раз то, что сказал судья, — не мог же он надеяться, что суд вообще забудет о трупе, мертвых нельзя попирать. Во всяком случае, так бездарно. Судья показал, как можно истолковать все, что связано с убийством. Присутствовавшие поверили, что Карл и Антон легко могли бы поменяться местами.

Никто бы не пострадал, если б это дело, которое так близко касалось всей твоей семьи, было просто прекращено. Человек не повторит такого, разве что он испытывает особую слабость к трагическим треугольникам. Но я согласен — правосудие должно идти своим путем. Я, как и все, считал, что только бедный Карл мог убить бедного Антона, больше никто. Пишу то, что я тогда думал: кто его знает, думал я, но, если судить по глазам, эта девушка не такая уж тихоня. Ясно, что она любит жизнь и на танцах никогда не подпирала стенку.

Я перебрал в уме всех свидетелей. Дама, которая шла по дороге, что-то хитрила. Думаю, во время убийства ее тут и близко не было. Но ведь интересно выступить в качество свидетеля на таком громком процессе. Вот кондуктор — тот говорил правду, у него на лице было написано, что он по вечерам зачитывается Уоллесом. Карл это сразу подметил. Со старьевщиком посложнее. Свидетель, который своими показаниями ставит самого себя в трудное положение, вызывает доверие… но ведь он явился не добровольно.