Былое — это сон - [20]

Наверно, я написал об Агнес только для того, чтобы упомянуть об этом посещении кладбища. Может, когда-нибудь я расскажу о посещении и другого кладбища — год назад в Хаделанне я побывал на могиле Антона Странда.

Есть в душе человека какие-то загадочные связи, связи между вещами, не имеющими ни плоти, ни названия. Нам самим приходится облекать их в образы и давать им названия. Взять хотя бы связь между этими двумя могилами, которую любой Шерлок Холмс объявил бы чепухой. Но любой Шерлок Холмс имеет дело лишь с внешними мотивами, которые, в свою очередь, кажутся чепухой мне. Так что мы квиты. Дневник, над которым я сейчас сижу и которому хочу придать определенную форму, я начал вести полтора года назад, как невинные путевые записки. Они превратились в описание путешествия вглубь себя; я тщательно выбирал и взвешивал каждое слово, прежде чем употребить его, рассказывая о том, что мне представлялось ничем, или называя то, чему я не знал названия. Когда мои наследники, — если Йенни родила живого ребенка, у меня будет лишь один наследник, — найдут эти записки, ведь я могу скончаться скоропостижно, не успев сжечь эту головоломку, они, возможно, спросят: «Так кто же все-таки убил Антона Странда?»

Я могу ответить, что это совершенно неважно и что Хенрик Рыжий тоже давно мертв. В молодости я ненавидел уклончивые ответы. Теперь сам не могу давать иных. Я знаю одно: слонами и дневнике можно выразить лишь сотую долю того, что человек знает и о чем он думает. Тому, кто захотел бы создать полную картину своей жизни, пришлось бы прибегнуть к помощи всех видов искусства, в том числе к живописи и музыке. Словами не объяснишь, зачем я поехал на могилу Хенрика Рыжего, или того, что мне послышалось из этой могилы; я мог бы попытаться выразить это музыкой, но в то же мгновение эта музыка превратилась бы в подобие грустной улыбки, и я прочел бы мысли покойного любовника моей подруги: «Вот и ты всего лишь один из многих, Юханнес, совсем как я. К чему все это? Вот ты стоишь тут и думаешь обо мне и всегда будешь помнить меня, а до живых тебе нет дела».

Через неделю, в следующее воскресенье, отцу доложили о моем посещении кладбища, кто-то видел меня там. Он остался недоволен моим объяснением необъяснимых вещей. Я не мог объяснить того, чего не понимал сам, а именно этого от меня и требовали.

Хенрика Рыжего я знал только в лицо.

Я сижу и смотрю на висящие передо мной часы. Длинная стрелка беззвучно скользит по циферблату. Часы не издают ни звука. До моей поездки в Норвегию тут стояли старинные часы фирмы Тотен, громко напоминая о том, что время движется. Я велел убрать их, как только вернулся домой. Не мог слышать их тиканья. Мне хотелось одиночества и тишины.

Несколько лет я потратил на то, чтобы подобрать подходящих слуг, главным образом, наверно, потому, что и сам толком не понимал, чего хочу. Зато теперь слуги у меня такие, как нужно. Карлсон, мастер на все руки, и две горничных. Я почти не вижу и не слышу их. У них своя жизнь, а в моем доме их главная задача заключается в том, чтобы быть незаметными, и они довели это искусство до совершенства. Быть слугой — целая наука; чтобы уметь сделаться незаметным, надо обладать умом и незаурядным характером. Хорошие слуги — редкость, так же как и пристойные хозяева. Когда Карлсон Прослужил у меня три месяца, я без всяких объяснений увеличил ему жалованье, и он тоже обошелся без объяснений. Совершенно случайно я узнал, что он уроженец Осло. И так же случайно мне стало известно, что он женился на одной из моих горничных. Сперва меня возмутило, что он утаил от меня эту новость, но он ничего не утаивал. Он просто считал, что это меня не касается и интересовать не может.

Я пишу свою книгу уже несколько вечеров. Сейчас три часа ночи, а у меня нет ни малейшего желания спать. Когда я сижу вот так, в полном покое, мысли мои витают далеко отсюда, я думаю о могиле в Хаделанне и о поражении Франции, о потопленных судах, о событиях, происшедших в Норвегии, которых я не могу объяснить, о Сусанне, Агнес и о моей фабрике.

Кстати, Агнес. От прежней Агнес уже давным-давно ничего не осталось. Сколько я писал об этом. Я исступленно отрицал то, в чем никто и не думал меня обвинять; будто мне нужна была именно такая женщина, какою она стала. Молодой Юханнес был неприятно поражен открытием, что на свете по-прежнему есть нетленные ценности, — и это после того, как самое для него дорогое совершенно обесценилось. Радий превращается в свинец, но тут свинец превратился в радий. Те десять или двенадцать лет, пока я любил ее, я любил призрак, но то был призрак не Агнес, а призрак женщины, богоматери. Когда-то я читал сказку о восточном принце, который так горячо любил свою молодую жену, что после ее смерти думал только о том, как бы увековечить ее память. Сперва он приказал соорудить над гробом балдахин. Потом построил вокруг небольшую молельню. Прошло немного времени, он велел сломать одну стену и возвести пристройку. Этому не было конца. Он призвал к себе зодчих и художников со всего света. И когда он был уже стариком, над равниной, подобно сказочному замку Сориа-Мориа, высился сверкающий храм. Однажды утром принц шел по нему со своими зодчими, и ему на глаза попался гроб принцессы. Он указал на него и молвил: «Уберите его отсюда».