Былое — это сон - [11]

Помню одну старую цитату, которую Гюннер вычитал у какого-то римлянина: «Что я такого сказал или сделал, что должен прозябать среди плохих поэтов?»

Я сумел записать это и еще многое другое из сказанного Гюннером почти дословно, потому что мы беседовали об этом раз двадцать.

Гюннер читал гораздо больше меня, ведь он был намного свободнее. Тщеславия у него не было, ни в социальном смысле, ни в материальном. Он мог читать целыми днями, хотя дома не было ни крошки хлеба и гонораров в ближайшем будущем не предвиделось. Больше всего меня восхищало и пугало в этом человеке то, что он не испытывал ни малейшего страха перед отсутствием денег. В этом они с Сусанной были очень похожи друг на друга. Если б я вел подобную жизнь, я бы сразу угодил в психиатрическую клинику. Я отношусь к деньгам примерно как кондуктор трамвая или пожарник. Не будь у меня твердой почвы под ногами, я наверняка бы погиб.

Я знаю, самое главное в этих записях то, что когда-нибудь я смогу прочесть между строк. Гюннер совершенно прав. А то, о чем я сейчас думаю и что послужило причиной написания моей книги, войдет в нее лишь в виде язвительных замечаний. Однажды мне попалась небольшая книжка — «Выдержки из мировой истории». Вот и моя книга будет вроде этого. Буду доставать ее по вечерам и, наслаждаясь одиночеством, читать не спеша и вспоминать то, о чем в ней не написано. Меня не назовешь правдолюбивым проповедником, который готов выскочить из дому в одной рубашке и напугать весь город своими постулатами. Я заработал свое состояние на людях, принимая их такими, каковы они есть. Пусть моя жизнь и не удалась, но вряд ли я мог стать пророком отчаяния. Не удалась? Может, такое чувство появляется оттого, что годы-то уходят. Мои пятьдесят два года уже прошли; правда, у меня есть состояние, и в некоторых областях я осведомлен настолько, что без труда могу следить за новейшими достижениями науки. Четыре часа в день я занят на фабрике, потом читаю и размышляю уже до самого сна. Мне нравится одиночество, и я буду верен этой прихоти до последнего вздоха. Нет ничего лучше, чем вечерами бродить одному по собственному дому или читать, сидя в любимом кресле у камина.

Мои наследники напрасно станут искать в этих записках чего-нибудь страшного, жуткого или зловещего. Прочитав мою книгу, они смогут спокойно заснуть. Несколько дней назад я нашел у Антуана де Сент-Экзюпери несколько строчек, которые поразили меня своей непреложностью и которые я мог бы использовать в спорах с Гюннером: «Если человек не испугался, то лишь потому, что страх он обычно испытывает потом, когда мысленно переживает случившееся. Страх живет лишь в нашем воображении».

Самый сильный страх, даже ужас, мы испытываем во сне, вдали от реальных событий. И когда в Осло я прятался в подъезде от хлеставшего по улице огненного града, я спокойно закурил сигару, а слово «страшно» всплыло только вечером. Обычный душевный процесс, называемый героизмом, на самом деле не что иное, как замедленный ход мысли.

Я сижу и смотрю на свои записи. Мне хочется двинуться дальше, но память упорно возвращает меня к Гюннеру и Сусанне. Когда я начну писать о них, я буду следовать литературным наставлениям Гюннера. Писателю приходит в голову гениальная идея, презрительно сказал Гюннер, под этой гениальной идеей он подразумевает интригу, которую по своему невежеству считает новой, хотя она в совершенном виде есть уже в Первой Книге Моисея. Это все литературщина. Такой писатель черпает свои художественные понятия у Уоллеса[7]. С этой своей гениальной идеей он пускается в путь, но постепенно, когда он разработается, у него в голове появляются настоящие мысли. Однако он их игнорирует, поскольку они несовместимы с его первоначальной гениальной идеей, а он цепляется за нее, потому что хочет, чтобы к осени вышел его очередной шедевр. В общем-то, он поступает правильно, ибо большего и не стоит, к тому же у него есть жена, с которой он должен считаться.

Вот и я тоже ношусь со своей гениальной идеей и как мистер Дик из «Давида Копперфильда» все еще жду, когда же появится голова Карла I. Мне хотелось бы пригласить сюда Сусанну. Я знаю, что никогда не сделаю этого, но тешусь приятной мечтой. Теперь Сусанна вряд ли сможет покинуть Норвегию легальным путем, хотя, конечно, все можно устроить. Однако я этого не сделаю. Не хочу, чтобы трогали мои круги[8]. Гораздо приятнее мечтать о женщине, которая от тебя далеко.

Что же в ней так захватило меня, пожилого человека, уже тяжеловатого на подъем? С моей стороны было бы кокетством объяснять все только духовной близостью. Я вижу ее большой красивый рот, иронический взгляд и характерное движение головой, которым она откидывает упавшие на глаза волосы. Я люблю ее без каких-либо смягчающих обстоятельств. Не мне одному она казалась молоденькой девушкой. Ее присутствие всегда волновало мужчин. Гюннер вообще не верил в любовь без физической близости, он рассказывал про своего покойного отца, который однажды впал в буйство, когда умерла его любовница. А внешность женщины, добавил он, не имеет никакого значения.