Было ли счастье? - [14]

— Понятно, — фыркнула она, — тогда то, что позволено гусаку, позволено и гусыне — и не забывайте об этом, мистер Дамский Угодник Фрабоса, когда начнете крутить свои романчики. Возможно, я и буду опять в твоей власти, но лишь на то время, которое мне понадобится для того, чтобы доказать, какой ты негодяй!

— Поаккуратней выбирай слова, Марни! — процедил он, дрожа от злости всем телом и грубо хватая ее за плечи, Я давно терплю твои оскорбления, но я уже сторицей заплатил за все свои прегрешения и больше платить не собираюсь!

Горя и дрожа всем телом от копившихся годами обид, чувствуя и ненависть, и волнение от его физической близости, Марни бросила на него взгляд, полный презрения.

— «И прилепись ко мне, женщина, — произнесла она надменно, — поскольку я — твой супруг и повелитель!».

— Вот именно, — прошипел он, буквально вытаскивая ее из кресла. — Вот именно! И прекрати меня злить, — он оттолкнул ее от себя и выпрямился, — Прими неизбежное с тем достоинством, которое, как я помню, тебе когда-то было присуще. Наконец-то все позади, и я чрезвычайно доволен. И с этого момента мы с тобой — одно целое, и я больше не желаю слышать твоих оскорблений — ты меня поняла?

Она слишком хорошо поняла его, ее злость сменилась глубокой печалью: это было полное поражение.

Он довольно долго простоял так, нависая над ней, не спуская глаз е ее склоненной головы. Ее понурый вид был настолько несовместим с той Марни, которую он знал, любил и с которой боролся, что вся его решимость куда-то улетучилась. Наконец, нервы не выдержали, и с глубоким вздохом, вырвавшимся из самой глубины сердца, он отвернулся от нее и, не говоря ни слова, вышел, громко захлопнув за собой дверь.

4

Марни вздохнула и откинулась на мягкие подушки дивана, закрыв глаза.

Значит так, с горечью подумала она. После четырех лет относительно спокойного и благополучного существования она возвращается к человеку, способному превратить ее жизнь в сущий ад во второй раз. Когда она жила с Гаем, это тоже не было сплошным праздником. У него был слишком переменчивый характер, чтобы с ним можно было чувствовать себя спокойно. А ее вспыльчивая натура лишь подливала масла в огонь. Единственным местом, где они приходили к полному согласию и взаимопониманию, была постель, но даже этого в конце концов оказалось недостаточно.

Неужели он считает, что, насильно вернув ее, автоматически залечивает все нанесенные ей раны? — думала она возмущенно. Или же просто это его больше не волнует теперь, когда он вернул ее туда, где ей надлежало находиться? Да, он очень самолюбив, и, уйдя от него тогда, она нанесла его самолюбию сильный удар. Получая ее назад, он компенсировал этот удар, доказывал, что неуязвимый Гай Фрабоса по-прежнему имеет то, что он желает иметь.

Он вернулся в комнату. Марни уже пришла в себя. Она поднялась с дивана.

— Мне нужно пройти в ванную, — сказала она холодно.

— Ну конечно, — кивнул он.

Теперь, когда основное сражение закончилось, между ними возникла напряженность какого-то другого порядка. Он открыл для нее дверь, пропустил вперед и проводил до комнаты в другом конце небольшого холла. Войдя туда, она увидела, что это спальня.

— Там к ней примыкает и ванная, и все остальное, — сообщил он ей. — Это в другом конце спальни. А пока ты приводишь себя в порядок, я закажу что-нибудь на ужин.

Он опять кивнул и исчез, прикрыв за собой дверь. Марни с облегчением вздохнула.

Когда она снова вошла в гостиную, Гай разговаривал по телефону. Тон был холодный, резкий и надменный — он всегда разговаривал так со своими подчиненными. Она улыбнулась, представив, что он говорит с той самой женщиной-автоответчиком, с которой она разговаривала утром. Ей доставляло удовольствие осознавать, что уж таким тоном он никогда не разговаривает с ней — слава богу, — поскольку от одного только звука его голоса у нее мурашки бегали по телу.

Он не заметил ее возвращения, его голова склонилась, как будто он рассматривал свои превосходно начищенные ботинки ручной работы, рука лежала на большом письменном столе — непременном атрибуте гостиничных номеров, в которых он останавливался. Переступив порог, она остановилась. Она не могла не оценить глазами художницы его длинную поджарую фигуру.

Он не очень изменился за эти пять лет; взгляд ее скользнул по его длинным ногам, обтянутым модными брюками из дорогой шерстяной ткани, которые еще сильнее подчеркивали мускулистость его узких, сильных бедер.

Когда-то она рисовала его в самых разных обличьях. Чаще всего в виде энергичного гонщика в серебристом облегающем костюме и большом шлеме, закрывавшем все лицо, кроме глаз. Они сверкали из отверстия, которое закрывалось пластиковой прозрачной пластиной, когда он вел гонку. Сейчас же в них читалось предвкушение ожидавшего его испытания. Затем была шуточная картинка, где она изобразила его этаким сибаритом, лениво вытянувшимся в кресле в слегка запахнутом на голом теле халате, с растрепанными волосами и суточной щетиной на квадратном подбородке. Он уткнулся в воскресный номер газеты, как самый обычный смертный.

Оба эти изображения были до смешного разными, но тем не менее в обоих была какая-то свойственная только ему притягательность, вызывавшая в ней легкую дрожь волнения, поскольку ничто не могло скрыть внутреннюю силу этого человека — ни закрывающий его с ног до головы комбинезон, ни небрежно наброшенный халат, ни облик этакого элегантного энергичного магната, на которого она смотрела сейчас.