Былинка-жизнь - [3]

Напрасно. Несмотря на очевидный переизбыток диковин, никто в их сторону даже не глянул. На горбу первого возка, на постеленном поверх тюков пестром коврике сидела, вытянув вперед ноги, маленькая девочка.

Видно, это ради ее спокойствия и крепкого ночного сна путешественники отвергли возможность проделать путь от последнего постоялого двора до королевского крыльца ночью. Головенка ее, украшенная «взрослой» вышитой повязкой невесты и серебряными височными кольцами, возносилась выше всех.

Клаус вышел навстречу, и люди перед ним расступились. Высокий мужчина у повозки снял девочку на вытянутых руках и опустил наземь рядом с собой. Ручонка ее осталась в его ладони. Девочка была одета в платье цвета зеленого яблока, не до середины икры, как положено в ее возрасте, а нелепо длинное, с подолом до саМых носков зашнурованных ботинок, и с вышитой каймой по подолу. Еще на ней была вязаная безрукавка, подпоясанная кожаным ремешком. Задрав голову, девочка увидела в окне терема красивую женщину. Та смотрела на нее сверху, но, обнаружив, что замечена, развернулась и исчезла из виду в глубине покоя. Девочку это озадачило, но ненадолго. Кругом было полным-полно вещей более значительных, на которые глупые взрослые не обращали внимания. Например, вот эти двое больших мальчишек за плечом мужчины, явно главного здесь, следовавшие за ним, как два хвоста — за собакой. Нет, ни у одной собаки не бывает двух хвостов. Скорее, как два уха. Одно черное, другое — рыжее.

Она не стала им улыбаться, потому что и они смотрели на нее недоверчиво. По скудному опыту она уже знала, что такие большие мальчишки могут быть опасны. Они отбирают кукол и отрывают им головы. Еще они могут походя толкнуть тебя в грязь, и правды не доищешься.

Самой влетит за испачканные одежки. Едва ли эти станут с ней играть.

Она настоятельно подергала за руку стоявшего рядом с нею. Тот послушно обернулся к ней, присел на корточки — все ожидающе смолкли — и зашептала ему на ухо. Понимающе кивнув, мужчина выпрямился, потянулся к возку и снял с его верхушки тряпичную куклу.

Свободной рукой девочка прижала ее к груди. Теперь без огласки не отымут.

— Я — Клаус, — сказал король, проходя к прибывшим и протягивая для приветствия руку.

— Мерлин, — ответил человек, встречая королевское рукопожатие. — Ох, ваше величество, простите…

— Родственнику можно, — усмехнулся Клаус, удерживая того за плечи от попытки преклонить колено. — Вы — отец?

— Да… сир. Ках-Имажинель моя старшая дочь. Я должен был убедиться…

— Ках-Имож… Имадж… — Клаус оставил бесплодные попытки правильно произнести полное имя будущей невестки. — Ваша дочь будет самым ценным сокровищем моего двора. Не беспокойтесь.

— Можете ли вы дать это слово и от имени ваших сыновей?

Клаус мельком оглянулся на скептические выражения рожиц мускулистых загорелых мальчишек у своего локтя.

— О да! Разумеется. Ваша супруга… она красива? Насколько ваша дочь похожа на нее?

Выбор был, в сущности, уже сделан. Сам Клаус не видел матери Ках-Имажинель, но по рассказам эмиссаров она была краше всех под солнцем и луной. Что и подтвердил ее муж коротким кивком. Это было важно.

Как гадкий утенок, бывает, расцветет сказочной красавицей, так и прелестное дитя совсем не обязательно сохранит привлекательность, достигнув брачного возраста. Носик у Ках-Имажинель на лице сидел прямой и маленький, не курносый и не горбатый. Самый правильный носик. Широко посаженные глаза в частоколе черных ресниц: не то серые, не то — зеленые. Черты лица обещали стать тонкими, во всяком случае, никакой обычной детской припухлости или неопределенности в них не наблюдалось. И две темные косы до самых колен.

Белокожа, как все женщины Приморья, каковых доводилось видеть Клаусу. И очень спокойна, хотя не равнодушна, отнюдь. Вон как внимательно оглядывает утоптанный двор, с высоты ее роста кажущийся безбрежным.

Дитя, выросшее в любви. Из-за спины короля вышла Агарь и взяла девочку за руку.

— Все будет хорошо, — успокаивающе произнесла нянька.

— Она, поди-ка, еще в штанишки писается, — сказал рыжий принц. Клаус вздрогнул, по двору прошелестел сдавленный смешок.

— Ты бы поосторожнее, Ким, — ответил ему его черноволосый брат. — Вдруг она тебя выберет? Что, если она злопамятна?

Рыжий сложил пальцы «козой», отвращающей зло.

Во всем дворе не давилась смехом только невеста.

— Она же девчонка, — вполголоса продолжил чернявый. — Они не носят штанишек.

— Языки я бы на вашем месте попридержал, — сказал сыновьям король. — А не то и я мог бы вспомнить вслух кое-что о каждом из вас. Киммедь! Олойхор! Целы еще пеленки, в младенчестве изгаженные вашими высочествами. Это тот самый человек, которому вы из кожи вон будете доказывать, чего вы стоите, как мужчины.

— А если, — спросил неугомонный Олойхор, — она никого из нас не выберет? Что тогда?

— Тогда я буду разочарован, — ответил ему отец. — Неужели мои сыновья не способны покорить женское сердце?

— Ненавижу эту тварь, — сказала Лорелея, стоя у окна.

Это было ее обычное место, когда Клаус посещал ее покои. Поза, в которой она стояла, обхватив себя за локти и максимально от него отстранившись, чрезвычайно огорчала короля. Но, поскольку она огорчала его уже на протяжении восьми лет, можно сказать, именно сейчас он не слишком заострял внимание на своих огорчениях. Молодой мужчина, всего тридцати с небольшим лет, Клаус был подтянутым, энергичным, подвижным и очень быстрым умом. В точности таким, чтобы его слово было совершенно неоспоримо ни для его подданных, ни для двух мальчишек, играющих на дворе в подобающие их возрасту и положению игры. Всеобщее уважение и почтение он носил непринужденно, как повседневную одежду. Напряжение меж ним и женой в данном случае ничего не меняло.