Были деревья, вещие братья - [36]

торым никогда не суждено было воплотиться в действительность.

Теперь, когда Яак прозевал свой случай, выпустил его из рук, он спит с переполненным злобой сердцем, готовый мстить до конца своих дней.

С удивлением и недовольством Хинд увидел с торца риги, как на скошенном перед Ивановым днем, приготовленном под отаву лугу, что лежит на стыке с Мыра, торчат спины коров; оттуда же, из-за холма, виднелись и овцы. А ведь он не раз говорил Мооритсу, чтобы тот не трогал тучную отаву. Опять нарушили его запрет, поступили по-своему! Но тут его мысли прервал собачий лай на Кузнечном Острове. Что бы это значило?

Сначала он кинулся было на примостки амбара, поднять батрака, чтобы тот посмотрел на это безобразие, узнал, кто скармливает средь бела дня отаву. Но у самой двери Хинд передумал, в душе у него разлилась горечь, закрались сомнения, перед глазами возник Яак, гнавшийся за ним с вилами наперевес. И он, погруженный в свои думы, тихо сошел с примостков, словно боясь нарушить сон своего работника.

Чувство вины все росло, ошибок накапливалось все больше. Хинд отправился на луг сам. Возле бани он вдруг почувствовал, что подул свежий ветер, солнце спряталось за тучи и бег теней приостановился, Хинд повернул назад, зашел в камору, и оделся потеплее.

В это время из амбара вышел Яак и сладко, во весь рот зевнул, что там у него творилось внутри, было не понять, как не разобрать, что творится внутри у огня или у ветра.

«Ах, еще бы чуток поспал!» — недовольно подумал хозяин, однако вслух ничего не сказал, будто Яака и не было вовсе, и торопливо спустился по склону, где уже белели одиночные белозоры, пошел протоптанной под горой тропинкой к пасущемуся на отаве стаду. Вдали, за полем, виднелись стоящие на мыраском склоне постройки, ими и замыкался горизонт.

Конечно, это был мыраский скот, отъедавшийся на паленогорской отаве. Чей же еще, если остальные хутора были далеко за лесом.

За последней копной, почти на меже, и все-таки на паленогорской стороне, Хинд увидел мыраского Сиймона. Сосед сидел на склоне холма спиной к полю и наблюдал, как его стадо жировало на чужой отаве.

— Бог в помочь!

— Спасибо! — ответил Сиймон, лениво обернувшись к приближающемуся Хинду.

— Межа проходит там, у крушины,— указал рукой паленогорский хозяин.

— Верно, у крушины,— беспечно ответил Сиймон.

— Чего же ты пасешь свое стадо на моей отаве? — спросил Хинда сердито и требовательно.

— Тут, на солнцепеке, хорошо ноги греть, вот почему. У меня на хуторе такого местечка нету.

Ну что ты тут скажешь, хоть смейся, хоть плачь.

— Так ведь солнце за тучи зашло,— проворчал Хинд.

— Сейчас зашло, а скоро опять выйдет,— ответил Сиймон и бросил взгляд на Паленую Гору, будто поинтересовался, куда же это солнце запропастилось.

И что же он увидел?

Крышу паленогорской риги лизало рыжее, как лиса, пламя.

— Гляди, у тебя хутор горит!

Хинд бросился бежать как ужаленный, потом резко остановился и в отчаянье закричал:

— Помоги, помоги же мне!

— Теперь-то уж ничем не поможешь,— ответил Сиймон, подымаясь на ноги и продолжая смотреть на горящую ригу.— Кто же справится в такой ветер! Впору думать о том, как самому ноги унести!

— Что же ты не идешь? — кричал Хинд.

— Не стоит зря суетиться. Пока мы наверх заберемся, вся рига займется огнем. Что пропало, то пропало.

Мыраский хозяин направился к стаду и спокойно, не спеша погнал его на свой луг. Небо затянулось тучами, когда еще выглянет солнце.

Не отрывая глаз от горящего дома, Хинд помчался напрямик, запутался в овсах и прыгнул обратно на тропинку. Когда он, запыхавшийся, с бешено колотящимся сердцем, деревянными, будто окоченелыми пальцами, открыл калитку во двор, на крыши риги пробкой выскочил большой сноп соломы, и ве-меча огонь и искры, забросил его через крышу амбара в поле Алатаре.

Хинд распахнул дверь риги, его обдало дымом и жаром, он отскочил в сторону. Ворота мякинника он не смог открыть, те были заперты изнутри деревянным засовом. Там гудел

огонь.

Нее пропало, Сиймон прав.

Хинд подбежал к амбару. Дверь была открыта. Яак собирал на своей половине пожитки. Хинд заметил, как у него дрожал подбородок.

Хинд кинулся в соседний амбар и стал выбрасывать оттуда все, что попадало под руку. Ведь и амбар мог вспыхнуть от горящей соломы, которую метала рига. С большими сундуками одному было не справиться. К счастью, закрома были пусты.

Батрак и не думал ему помогать.

Своя рубашка ближе к телу.

Когда Хинд позвал его на помощь, батрак, не сказав ни слова, взял узелок с одеждой, перекинул через плечо шубу, сшитую в знак примирения, и направился в сторону лощины. И вскоре скрылся с глаз.

Вышли во двор алатареские. Ааду опирался на палку, выхваченную из кучи хвороста,— у него все еще болела нога,— стоял с угрюмым лицом, словно ригу только для того и подпалили, чтобы омрачить жизнь бедным людям, жившим внизу, причинить им зло; Май посматривала, не залетела ли какая искра на крышу их захудалой хибары.

Хинд звал на помощь, махал рукой, однако его работники побоялись оставить свои пожитки на произвол судьбы и подняться наверх.

Мооритс, увидев пожар, бросил стадо и одним махом взметнулся на гору, испуганно уставился на огонь. И на Отсаском хуторе заметили, что творится у соседей.