Были давние и недавние - [50]

— Может быть, перед пожаром кто-нибудь из вашей семьи ходил за керосином для лавки и, возвратившись, случайно разлил его?

— Нет, — окрепшим голосом ответил подсудимый, взявший себя, видимо, в руки. — У меня в лавке газокалильное освещение.

— Больше вопросов не имею! — торжествующим голосом заявил прокурор и, раздвинув фалдочки вицмундира, уселся.

Слово перешло к Золотареву.

И Золотарев задал вопрос, который заставил председателя вскинуть свою красивую голову с серебристыми кудрями:

— Подсудимый, а как вы считаете, остался бы в лавке запах керосина и осталась бы несгоревшей бутылочка из-под керосина, если бы и керосин был разлит, и бутылочка была брошена, перед, а не после пожара?

Подсудимый в ответ на вопрос адвоката молчал. Точно отсвет пожара промелькнул по его посеревшему лицу, губы его шевельнулись, но он ничего не сказал. Тогда адвокат поднялся и ясным, несколько форсированным голосом сказал:

— Господа судьи, я ходатайствую во изменение установленного обвинительным актом порядка допросить сейчас же хотя бы одного из экспертов, приглашенных по делу!

Председатель пошептался с членами суда и провозгласил:

— Суд удовлетворил ходатайство защитника.

Потом он вызвал благообразного старика с серебристой бородой, богатого оптового торговца керосином Турицына.

Турицын был приведен священником к присяге, врастяжку, точно на клиросе, повторяя за гривастым попом слова присяги, потом с достоинством уставился на судей.

— Господин эксперт, — обратился к нему Боголюбов, — вот вы слышали вопрос господина присяжного поверенного Золотарева к подсудимому относительно…

Турицын громко и взволнованно сказал:

— Так точно! Слышал! И понял-с! Так вот, позвольте доложить, ваше превосходительство, что, по моему понятию, будь керосин разлит перед поджогом, коли тут был поджог, а бутылочка с остатками керосина была бы здесь же брошена, то после того, как там отполыхал пожар, ни керосинного духа, ни керосиновой бутылочки не стало бы! Аминь…

Это «аминь» прозвучало уместно: сказанное вскоре после принятой экспертом церковной присяги, оно как бы служило ее продолжением. Расчет эксперта был сделан правильно и достиг нужного или желательного ему эффекта. Кто-то в публике громко сказал: «А ведь верно!» Боголюбов посмотрел было в сторону сказавшего, но промолчал.

— Вопросы у сторон к эксперту есть? — спросил Боголюбов, не глядя ни на прокурора, ни на адвоката.

— Нет, — нарушая порядок очередности, ответил адвокат.

— Есть, — пролепетал растерянный прокурор. Он спросил эксперта, чуть насмешливо посмотревшего в его сторону, вернее, только скосившего глаза, потому что он был обязан смотреть на председателя: — Скажите, эксперт, разве запах керосина совсем истребляется огнем?

— Это — смотря сколько керосина и сколько огня, — уже открыто насмешливо отвечал иконописный эксперт. — В данном же случае керосина вроде было мало — махонькая склянка, а огня много — весь товар на две тысячи рублей сгорел, да пожалуй, что и поболее! Адвокат тотчас вцепился в эксперта:

— Стало быть, вы считаете, что подсудимый, получив страховки две тысячи, своих убытков не покрыл?

— Где там! — махнул рукой эксперт. — Цельный магазин!..

Адвокат сел с очень красноречивым видом: вот, дескать, страдальца на скамью подсудимых посадили!

Боголюбов усадил эксперта и вызывал по очереди остальных. Оба, один — молодой, скороговористый, другой — степенный, судя по всему, «твердый орешек», в голос подтвердили справедливость слов допрошенного эксперта: если керосин и был разлит до пожара всего с бутылочку, то запаху не осталось бы. А может быть, две бутылочки было: одна — до пожара, другая — после?

Свидетелей допросили наскоро;

— Был пожар?

— Был.

— Все сгорело?

— Все.

— Запах керосина слыхали?

— Слыхали.

— Садитесь!

После сбивчивой речи прокурора слово предоставили Золотареву. Он был на этот раз предельно краток:

— Мы должны в пояс поклониться эксперту господину Турицыну, а за ним и остальным экспертам за то вразумление, которым они нас просветили. Да, просветили, я иначе и не мыслю сказать! Кто-то, злой и преступный, или глупый шутник, пролил из бутылки керосин на потухшее пожарище, а может быть, поджигатель намеренно кинул бутылку, — и вот злосчастный, разорившийся от пожара почтенный купец пошел под суд, испытал горечь презрения, позор скамьи подсудимых! Самое меньшее, что может теперь сделать для него суд, — это оправдать.

Присяжные оправдали Чангли-Чайкина, и суд немедленно освободил его из-под стражи. Когда он, окруженный толпой, обнявшись с ликующим Ваней, шел к выходу, ему в ноги кинулся плачущий Ильюшка.

— Петрович, — рыдал он, — это я, убоявшись гнева проклятой «Саламандры»… Это я облил твое сгоревшее добро керосином… Это я кинул бутылочку! Вяжите меня, православные!

Но никто не придал значения бессвязной речи старика. Иные же, зная его пристрастие к спиртному, говорили, покачивая головой:

— До чего водка доводит человека!

Они не знали, до какой степени были правы. И только заведующий отделением «Саламандры» Соломатенко, когда ему рассказали о происшествии, подумал: «Ах, старый черт! Вот кто попытался исправить наше положение бутылочкой керосина! Да теперь ведь все равно…»