Быль о Кобе - [3]

Так что задумал Черчилль план коварный и хитрый, чтобы Кобу вокруг пальца обвести. Сидит тихонько, сигарку смолит. А сигарка у него не простая. Особо доверенные люди табачный лист ему из Шамбалы привозят. На специальной фабрике сигары делают, да еще на каждой по-англицки пишут, дескать, курить дозволяется самому мистеру сэру Черчиллю. А то однажды случай был. Утащил Дизраэли такую сигарку, скурил ее и ну давай речь толкать. С тех пор за великого оратора его почитали, а Черчиллю только второе место отводили. Обидно.

Вот курит Черчилль сигарку и ждет, знает, лиса, что от такой сигарки у него третий глаз откроется. И тогда переболтает он на раз Кобу. А Коба не волнуется, сидит, трубочкой пыхтит, вид делает, что всё в порядке. А в трубочке той самосад с гор родных. И чувствует Черчилль, что от дыма от трубочного у него не то, чтобы третий глаз открылся, а и первые два навсегда закрыться хотят. Вскочил он тогда, засуетился, форточку открыть хочет. А сам маленький, толстенький, никак до форточки допрыгнуть не может. Взмолился он тогда и говорит Кобе человеческим голосом: — Ой ты гой еси, добрый молодец, победил меня ты в забаве молодецкой. Признаю страну я вашу и всем признать посоветую. Великий ты богатырь, Коба. Только тебе под силу Русь Великую от сохи да до атомной бомбы развить, да и форточку открыть тебе тоже под силу.

Усмехнулся Коба в усы свои богатырские, да и открыл форточку. Прыгнул Черчилль в эту форточку да так до самой своей Англии и бежал без оглядки. Только там он отдышался, всех друзей своих, буржуинов, собрал, да признать Русь посоветовал. И с тех пор уважал он Кобу сильно, на каждый праздник открытку присылал.

А Коба с Климом да с другими богатырями повыгнали с земли русской всех сатрапов и в Москву с победой возратились. А там уже Ленин их встречает, пир горой закатывает. Отпировали богатыри, да и пошли отдыхать. А Ленин Кобу зовет погулять, Москву посмотреть. Как он ее отстроил, пока другие богатыри воевали. Вот и пошли они гулять, да и Климка за ними увязался. Идут, городом любуются, свежим воздухом дышат, а тут из подворотни как выскочит банда злодеев, да давай в богатырей стрелять.

Ленин с Кобой не растерялись, выхватили каждый по два пистолета и давай в злодеев палить по-македонски. Что не выстрел, так одним злодеем меньше. А Клим сзади бегает, как помочь думает. Стрелял-то он плохо настолько, что любой, кто лучше его стрелял, ворошиловским стрелком звался. Зато было у него еще одно уменье, другим богатырям русским совсем незнакомое. Однажды в детстве в лютый мороз подобрал он на улице самурая маленького и домой отогреваться принес. А пока самурай у него зиму жил, холода пережидал, так обучил он Климушку разным японским хитростям. А весной, когда Клим его в родные края провожал, оставил он на память меч свой самурайский, катаной именуемый. Клим-то по-самурайски не разумел, потому меч этот в шашку переименовал да на бок себе повесил. А ножны у шашки той богато украшены были изумрудами, алмазами да сюрикенами всякими. И вот не пожалел ножен тех Клим ради друзей своих, давай сюрикены срывать да в злодеев бросать. Кому в глаз попадет, кому в рот, одному вообще в нос попало. А сюрикены кончились, так он и алмазов не пожалел, их метать начал. Кому из злодеев попадет в лоб, так тот и с копыт хлоп. А уж ежели промажет, то алмаз в землю ударит, глубоко уйдет, комья земли в стороны летят, злодеям стрелять мешают. Потом-то уже из этих дырок алмазных в Москве метро сделали.

Так вот положили богатыри всех злодеев. Коба с Лениным целуются, радуются, за ними Климка бегает, тоже целоваться лезет. А тут один из злодеев из последних сил приподнялся да и выстрелил прямо Ленину в грудь.

Привезли Ленина домой, лежит он, помирает. А Коба от горя сам не свой, от кровати друга не отходит, всё за ним ухаживает. Попадет кто под горячую руку, никого не щадит. Крупская перечить надумала- и её обругал. Тут Ленин его зовет, попрощаться надумал. — Друг мой Коба, помираю я. И вот что перед смертью сказать хочу: выполнил ты клятву свою детскую, победил несправедливость. Возвращайся в науку большую, там ты больше пользы принесешь. Займись генетикой какой-нибудь или кибернетикой. Я в своем завещании другим богатырям так и написал.

Сказал это Ленин и помер. А Коба заплакал. День плачет, другой плачет, никак остановиться не может. Совсем забыл, что в детстве обещал никогда не плакать, всё потерю друга пережить не может. Утешали его большевики, утешали и отступились. Собрались в кружок и решают, что же с Кобой делать. — А давайте, — говорят, — главным богатырем его объявим. Озаботится он счастьем народным да о горе своем и позабудет.

Сказано- сделано. Выбрали Кобу главным богатырем. Да и вышло, как они задумали. Оказался Коба весь в делах и заботах, и горе как-то и отступило. Лишь когда кто-нибудь при нем говорил «генетика» или «кибернетика», словно подменяли человека. Взрывался Коба, делался в гневе страшен. Но соратники, такую особенность за ним зная, старались этих слов не упоминать.

Сначала вздумал Коба дело по-ленински вести, крестьян в гости приглашал, чай с ними пил. Но скоро так обпился чаем, что смотреть на него больше не мог. До самой смерти чая в рот не брал, только красные грузинские вина пил.