Был настоящим трубачом - [6]

Когда взрыв утих, человек, прикрывший собой Котю, произнес:

– Так без головы можно остаться!

Это был Яшечкин. Котя узнал его и облегченно вздохнул. Откуда он взялся, как нашел Котю в этом страшном водовороте? На мгновение Коте вспомнились слова командира полка: «Головой отвечаешь!» Это за него, за Котю, Яшечкину приказали отвечать головой. И он выполнял приказ. Нет, здесь дело не в приказе. Если человек прикрывает от осколков другого – это уже не из-за приказа.

Яшечкин вскочил на ноги, помог подняться Коте и побежал, увлекая его за собой. Они пробежали по окутанной дымом площади, нырнули в боковой переулок и очутились у артиллерийской повозки.

– Быстрей! – скомандовал Яшечкин и помог Коте забраться на облучок. Потом быстро отвязал коней и сел рядом с ним. – Держись крепче. Но! Но! Пошли!..

И повозка помчалась, подпрыгивая на ухабах.

Тут только Котя заметил, что в руках у него знамя – трехцветное знамя французской революции. С этим знаменем он выходил на сцену и забирался на гребень баррикады.

За их спиной рвались снаряды.

Котя со своим спасителем уже мчался по проселочной дороге, а мама металась по перрону и всех спрашивала:

– Вы не видели мальчика?… Небольшого мальчика… Пропал мальчик…

Она не обращала внимания на близкие разрывы, на грохот бронепоезда, который вел ответный огонь. Она искала сына.

Мимо пронесли носилки, покрытые одеялом. Мама бросилась к ним и, преодолевая страх, приподняла край одеяла. На носилках лежал усатый мужчина. Он был мертв.

Мама снова вбежала в здание вокзала в надежде, что Котя от испуга притаился в каком-нибудь укромном местечке. Под ногами хрустело битое стекло. Бастилия на полотне пылала в полную силу, словно ее подожгли не восставшие парижане, а снаряды белых. Коти не было. Тогда мама спрятала лицо в ладони и заплакала. Она плакала беззвучно. Только плечи ее слегка вздрагивали, словно от озноба. И тут перед ней возник Николай Леонидович.

– Ксана?! Где Котя? Наши части отступают!

– Коти нет! Я никуда не уйду без Коти!

– Да, да, – пробормотал папа. – Мы никуда не уйдем без Коти.

На улице загрохотала пулеметная очередь.

5

Когда повозка, запряженная парой серых в яблоках лошадей, отъехала подальше от станции, где с грохотом и огнем рвались снаряды, Котя посмотрел на своего спасителя. Фуражка со звездочкой была низко надвинута на глаза. Яшечкин был спокоен. Словно ничего особенного не произошло.

– Это наши бьют по белым? – спросил Котя.

– Кто его знает, – нехотя отозвался Яшечкин. – То ли наши по белым, то ли белые по нашим. Взрывы у всех одинаковые.

Постепенно неразговорчивый Яшечкин как бы оттаял, стал более общительным и сам спросил мальчика:

– Ты-то как на фронт попал?

– Из-за тетушки, – ответил мальчик. – Тетушка не захотела меня оставить у себя. Вот и пришлось меня взять… А вы знаете, что аэропланам нужна касторка?

– Скажешь тоже! – буркнул Яшечкин и замолчал надолго.

– Вы смотрели спектакль? – спросил Котя, чтобы как-то нарушить молчание.

– Смотрел.

– Видали, мальчик размахивал трехцветным флагом? (Яшечкин кивнул.) Так это – я.

– Я знаю, – ответил красноармеец и едва заметно улыбнулся.

– Яшечкин, я про вас напишу стихи. Честное благородное! – вдруг сказал Котя. – Как вы спасли меня.

– Нешто про такое пишут? – Красноармеец покачал головой. – Если про каждого писать стихами, стихов не хватит.

– Хватит! – уверенно сказал Котя.

В это время раздался треск, скрип, и повозка резко наклонилась набок. Котя еле удержался на козлах.

Яшечкин ловко спрыгнул на землю и стал рассматривать повреждение.

– Приехали, – певуче сказал он. – Обод лопнул.

– Что же будем делать? – спросил мальчик, осторожно спускаясь на землю.

– Ночевать будем. Утро вечера мудренее.

Яшечкин распряг лошадей и, ловко стреножив, отпустил их пастись. Потом расстелил под развесистой липой шинель и велел Коте ложиться.

– А вы? – спросил мальчик. – Нам всем места хватит.

– Спи, – сказал боец. – Мне бодрствовать – дело привычное. А сморит сон, я и сидя посплю. Солдат спит, а служба идет…

– Куда идет служба? – спросил мальчик, ложась на расстеленную шинель и подкладывая руки под голову.

– К дому идет служба, – ответил солдат и сел с краю, зажав между ног винтовку. – Идет, идет, и никак не может прийти.

– Почему? – спросил Котя.

– Война долго длится.

Некоторое время мальчик лежал молча, с открытыми глазами. Над ним распростерлось звездное небо – темное поле с желтыми цветами. Когда звезда падала, казалось, что кто-то срывал цветок.

– Яшечкин, а вы любите воевать? – неожиданно спросил мальчик.

– Не-ет, – ответил пожилой боец.

– Чего же вы воюете?

– Питер защищать нужно. Воевать никто не любит… Я траву люблю косить.

– А генералы любят воевать? – спросил мальчик.

– Кто их знает, генералов. Я их только издали видал… Ты спи, спи.

Но Коте не спалось. События сегодняшнего дня ошеломили его. Он никак не мог прийти в себя. Перед глазами снова и снова возникали страшные видения войны. Разрывы. Отблески пожара. Стоны раненых. Ржание испуганных коней. И фургон Героического рабочего театра, освещенный вспышками разрывов. Неужели весь театр умчался и папа с мамой бросили его одного на пылающей привокзальной площади?!