Быль беспредела, или Синдром Николая II - [42]

«А ведь не исключено, — подумал Куманин, — что именно дядя Вася расстрелял в 41-м Лисицына, или присутствовал при этом. Спросить его или нет?» Решил не спрашивать.

— Нет 17-го объекта, — между тем возвестил Максимов, закрывая книгу и водружая ее на место в несгораемый шкаф. — После 15-го идет сразу 21-й. А 17-го нет.

— Что это означает? — спросил озадаченный Куманин. Старик мрачно взглянул на Куманина:

— Это означает, что объект либо быстро свернули по каким-то причинам, либо он до сих пор действует. А действующие объекты в другом реестре. Не у меня. По нумерации это очень старый объект. Не позднее второй половины 18-го года. Скорее всего, он находился либо в самой Москве, либо в области.

— А вы о нем ничего не слышали? — осмелился спросить Куманин.

— Что я слышал, то уже все забыл, — усмехнулся Максимов, — и тебе, Серега, советую: поменьше запоминай из того, что тебя не касается, и поменьше интересуйся. Наше главное правило: узнал — забыл. А если ничего не узнал, так это еще и лучше. Сказали — сделал, и все. Ну, иди, мне помещение сдавать надо и опечатывать.

Приемная генерала Климова оказалась закрыта. Куманин спустился в столовую. «Самое лучшее — не демонстрировать служебного рвения, а отправиться домой и попытаться снова встретиться с Надей», — решил он.

III

Выпив на кухне кофе, Сергей снова позвонил Наде. Подошла ее мать и сообщила, что Нади все еще нет дома и что она уже беспокоится, поскольку звонили из интерната, тоже искали Надю, которая, оказывается сегодня на работу не приходила.

— А она никуда не собиралась? — поинтересовался Куманин. — Может быть, куда-нибудь заехала и задержалась.

— Нет, Сережа, — сказала Надина мама. — Ничего она мне не говорила. Вышла, как обычно. У них педсовет сегодня должен быть. Говорила, что задержится на работе. Но ты знаешь, что она вообще никогда раньше десяти вечера из приюта не приходит, а часто ночует там.

Куманин пообещал позвонить позднее и повесил трубку. Было уже около восьми вечера. Он позвонил в интернат и спросил у дежурной, нет ли на месте воспитательницы Шестаковой. Пожилой женский голос ответил, что Шестаковой сегодня вообще не было: «Позвоните завтра».

Чтобы слегка отвлечься, Куманин включил телевизор. С экрана демонстрировали пустые прилавки московского продуктового магазина, разъяренные лица продавщиц и огромную толпу народа, теснящуюся у закрытых дверей в надежде, что что-нибудь подвезут. Голос диктора за кадром вещал: «Очередь за всем, от колбасы до бритвенных лезвий, давно стала составной частью жизни советских людей. Для граждан страны, строящей атомные электростанции и космические „челноки“, унизительно выстраиваться за куском мыла. Но люди стоят…» На экране появился упитанного вида товарищ, типичный секретарь райкома, но, судя по появившейся на экране надписи, это был директор ГУМа Станислав Сорокин. Улыбаясь, он говорил в протянутый микрофон: «В дефиците теперь в соответствии со старой шуткой товары на букву „В“ — ВСЕ. Я убежден, выход — в импорте…» Его сменил пожилой офицер милиции в погонах подполковника: «Очередь — это поле деятельности и для спекулянтов, и для злоупотребления работников торговли. Достаточно сказать, недавно, в ходе специальной операции, продолжавшейся две недели, милиция обнаружила в магазинах Москвы спрятанные под прилавком товары на шестнадцать миллионов рублей. А за год — пятнадцать тысяч уголовно-наказуемых случаев припрятывания товара. Вот и дефицит!»

Куманин переключил канал. На экране появились старые деревянные постройки, бревенчатые шлюзы, люди, махавшие кирками, столб с большим самодельным плакатом: «Да здравствует руководство ОПТУ!». Затем на экране возникли Сталин и Ягода, что-то оживленно обсуждающие. «Феномен канала имени Сталина, — говорил диктор, — до сих пор наполнен тайнами. Зачем Сталину понадобилось убивать на этой стройке триста восемьдесят тысяч человек, энергия которых так пригодилась бы в скором времени при отражении вероломного нападения гитлеровцев на Советский Союз…» Куманин выключил телевизор.

После того, как Горбачев, по непонятным причинам, объявил курс на перестройку и гласность, страна совершенно отчетливо покатилась под откос. Чернобыльская авария, страшное землетрясение в Армении, сотни других больших и малых катастроф на суше, на море и в воздухе превратили всю огромную территорию ядерной сверхдержавы в одну зону бедствия. Все это сопровождалось полным исчезновением товаров из магазина, введением карточной системы на продовольствие и основные промышленные товары, ростом преступности и падением нравственности. «Налицо все симптомы грядущего конца света „в отдельно взятой стране“, — вспомнились Куманину циничные слова одного из допрашиваемых.

Еще более поражал паралич всех властных структур, которые были уже не в силах не только помочь стране, но даже самим себе. Все они покорно следовали по тому неясному пути, куда звала волшебная «дудочка».

Даже непоколебимая Лубянка теряла свой гранитно-пролетарский имидж.

Первое Главное Управление (внешняя разведка) — гордость органов — конвульсировало от небывалого в истории секретных служб предательства заграничных резидентов, десятками перебегающих на Запад. В свое время одного случая было достаточно, чтобы начальника этого управления либо расстреляли, либо выгнали с должности на вечный пансион в какой-нибудь не обозначенный на карте утолок. А ныне начальник этого управления генерал Шебаршин получает одни благодарности и повышения. Можно было подумать, что подобное количество изменников, бегущих к противнику — какая-то хитрая разведывательная операция, за выполнение которых полагаются награды и чины.