Быль беспредела, или Синдром Николая II - [39]

— Представляю, — согласился Куманин. — Позвонить от вас можно?

Куманин набрал Надин номер. Долго никто не подходил, затем раздался знакомый голос ее матери.

— Здравствуйте, Лидия Федоровна, — это Сережа Куманин, — представился он. — Надю можно позвать?

— Здравствуй, Сережа, — ответила Лидия Федоровна. — Надя на работе. Будет поздно. Что-нибудь передать?

— А давно она ушла? — спросил Куманин.

— Как обычно, с утра. Сережа извини, у меня на кухне все горит. Я передам, что ты звонил, — и она повесила трубку.

Выяснив, что директриса на месте, Куманин поднялся на третий этаж, с отвращением вдыхая запах подгорелой каши и хлорки.

В приемной директора белобрысая девица стучала на пишущей машинке.

— Мне к директору, — сказал Куманин.

— У Алевтины Ивановны совещание, — вскинув глаза от машинки, объявила девица, но осеклась при виде куманинского удостоверения и бросилась в директорскую дверь: «Алевтина Ивановна, к вам товарищ из органов!».

Алевтина Ивановна, высокая полнеющая дама лет сорока пяти, сидя за своим столом, ела пирожное и запивала чаем из большой чашки с нарисованной на ней красной ягодой в орнаменте из зеленых листочков. Второе пирожное лежало на блюдечке. На какое-то мгновение директриса застыла с пирожным в руке, потом положила его обратно на блюдечко, покрыла салфеткой, поставила вместе с чашкой куда-то под столик с телефонами, вытерла губы платком и спросила: — Вы откуда? Из милиции?

У Куманина, как у любого оперативника, была при себе целая коллекция различных удостоверений, включая и милицейское, но он решил не хитрить, а сразу пойти с главного козыря:

— Я из Комитета, — и протянул директрисе удостоверение.

Лицо Алевтины Федоровны пошло пятнами:

— Шестакова уже до комитета добралась. Интересно. Из-за этих вечных склок, товарищ майор, работать некогда, детьми некогда заниматься. Весь день приходится объяснения писать в разные инстанции.

— Сочувствую, — сказал Куманин, — но согласитесь, когда дети исчезают средь бела дня, это ненормально.

— Что значит «средь бела дня»? — вспыхнула директриса. — Ребенок был не совсем нормальным. У нас есть медицинское заключение. Для такой категории детей дошкольного возраста существуют специальные интернаты, которые, как и наш, переполнены. Мы взяли мальчика временно, и, как только освободилось место в Вологде, направили его туда. А что там было до меня, при прежнем директоре, я не в курсе.

— Но ребенок до Вологды почему-то не доехал, — прервал ее Куманин. — Не знаете, почему?

— И знать не хочу, — зло сказала Алевтина Ивановна. — Я отправила, Вологда приняла. У меня у самой дел невпроворот.

Она помолчала, а потом спросила:

— Что вам еще Шестакова наговорила?

— Мне кажется, — подсказал Куманин, — что лучше вызвать Шестакову сюда, выслушать ее и во всем разобраться наконец.

Куманин сказал это в надежде выведать у директрисы, где Надя находится, но ошибся.

Директриса подошла к дверям своего кабинета, приоткрыла их и крикнула в приемную:

— Лена, вызовите ко мне Надежду Николаевну Шестакову. Срочно.

Белобрысая голова очень быстро просунулась в дверь и доложила:

— Алевтина Ивановна, Надежды Николаевны нет на отделении.

— А где она? — спросила директриса. — Куда ушла?

— Говорят, с утра не было, — сказала секретарша, — не приходила вообще. Там только нянечки и санитарка.

— Бегает, наверное, со своими жалобами, — зло проговорила Алевтина Ивановна. — Вот выгоню ее по статье за прогул. Разве можно детей бросать на весь день без педиатра?

— А она разве педиатр? — спросил Куманин. — Я полагал, что она воспитательница.

— Педиатр, — неохотно подтвердила директриса. — Закончила год назад медицинский без отрыва от производства. Но все равно я ее выгоню, если будет продолжать склочничать. И местком меня поддержит.

— Простите, — сказал Куманин. — Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы вмешиваться в ваши трудовые конфликты с подчиненными. Хочу разобраться с пропажей ребенка и поставить на нем точку, не доводя снова до прокуратуры и официального следствия. Возможно, что Надежда Николаевна действительно излишне впечатлительный человек, а потому, может быть, вы ответите мне на несколько вопросов.

— Слушаю вас, — сухо отреагировала Алевтина Ивановна и добавила:

— Только побыстрее, пожалуйста, у меня в четыре часа педсовет.

— Хорошо, — кивнул головой Куманин, взглянув на часы. — У этого мальчика, Алеши Лисицына, если не ошибаюсь, были официально признаны — психические и прочие отклонения. Я думаю, что это делает медкомиссия, которая и составляет по своему решению специальный документ?

— Конечно, — подтвердила директриса, — составляется акт по форме II и соответственно ему, ребенок актируется, как положено.

— Я могу взглянуть на этот акт? — спросил Куманин.

— Ради бога, — директриса встала, подошла к стоявшему в простенке между окнами простому канцелярскому шкафу, вытащила оттуда папку с надписью «Акты» и подала Куманину два листочка, соединенных канцелярской скрепкой, которая держала маленькую, примерно четыре на четыре сантиметра, фотографию.

— Что тут говорить, — сказала Алевтина Ивановна, подавая акты Куманину. — Мальчику почти шесть лет, а он не помнит ни маму, ни папу, ни где жил до того, как его обнаружила милиция на Ярославском шоссе. Вы можете считать такого ребенка нормальным?