Бузулуцкие игры - [50]

— Не ной. — Начальник милиции указал Богунову на стул. — Кого четыре дня назад у твоего киоска отметелили? Богунов присел.

— А я здесь при чем? — удивился он. — Это приезжие какие-то с легионерами поцапались, те им и ввалили от души. Я-то при чем?

— А почему говорят, что это «крыша» твоя поворинская была? — продолжал Дыряев колоть комсомольского торгаша.

— А это я ляпнул им, — признался Богунов. — Не буду же я им рассказывать, что у нас римляне в городе живут. Они меня спрашивают, поворинские, мол, я и подтвердил. А кто это был, не знаете?

— Витютинские это были, — объяснил Федор Борисович. — Костя Шаповалов с дружками. Вован поскучнел.

— Вон оно что, — догадливо сказал он. — А теперь вас его дядя за жабры берет, требует, чтобы вы Вову Богунова придушили. Так?

— Так, — согласился начальник милиции. — Ох, Вовка, выпороть бы тебя, за все проделки! Вован болезненно сморщился.

— Опоздали, дядя Федя, — сказал он. — Выпороли уже. Вчера в гимнасии ликторы и выпороли. Птолемей Квинтович приказал. Теперь вот в «форд» сажусь, полчаса на сиденье умащиваюсь. Танька подушечку специальную сшила.

— За что же он тебя? — благодушно поинтересовался Федор Борисович, про себя отметив энергию и быструю реакцию центуриона. В вопросах поддержания дисциплины и порядка центурион был явно на голову выше начальника районной милиции.

— За дело, — признался Вован, покрываясь багровыми пятнами. — Жалко же самогон, дядя Федя! Люди в него столько труда вложили, а они его свиньям выливают! Вот… — Вован замолчал, глядя в окно.

— А дальше-то что? — заинтересованно спросил Дыряев. — Договорился, что ли, с кем? Вован вздохнул.

— С Юркой Севыриным и Санькой Коровиным, — признался он. — А чего добру пропадать? Я пустую тару собрал и цех по розливу открыл, а они сырье должны были поставлять. Самогон, значит. Поначалу все хорошо было, а потом цех кто-то центуриону вломил, или разведчики его выпасли. В общем… — Он махнул рукой. — Мне пятьдесят, а им по семьдесят пять каждому…

Глава двадцать третья

— Как заказывали, Митрофан Николаевич, — сказал председатель райпотребкооперации Иван Семенович Сафонов. — Крутой экстрасекс! У него народ на полгода вперед в очереди расписан. Насилу уговорил. — Сафонов понизил голос. — Не даром, конечно. Этому экстрасексу палец в рот не клади, оттяпает всю руку.

— Деньги — это твоя проблема, — хмуро сказал При-года. — Естественную убыль пару месяцев в карман не положишь!

Сафонов засмеялся угодливо.

— Уж вы скажете, Митрофан Николаевич, — убыль! Откуда ей взяться, если в магазинах товар больше трех дней не залеживается?

— Оттуда и берется, — продемонстрировал Пригода знание законов советской торговли. — Товар на прилавках не залеживается, а убыль все равно списывается.

Возражать ему главный районный кооператор благоразумно не стал. С начальством спорить все равно что против ветра плевать. Никому ничего не докажешь, только оплеванным останешься. Иван Семенович Сафонов был мудр и гибок, как всякий торговый работник. Первый секретарь торговых институтов да техникумов не кончал, где ж ему знать о всех финансовых ухищрениях и хозяйственных лазейках? Уж лучше пусть в естественную убыль верит, хотя что такое, собственно, естественная убыль? Гроши, детям на молочишко. И то, наверное, не хватит. Однако мыслей этих предусмотрительный Иван Семенович вслух высказывать не стал, а воспользовался случаем, чтобы польстить руководителю.

— Вы, Митрофан Николаевич, нас, грешных, насквозь видите!

— Ты мне тут не сиропничай, — устало вздохнул Пригода. — Уж кого-кого, а тебя-то я, Ванька, насквозь вижу. Ладно, тащи своего… экстрасекса!

Андрей Васильевич Ухваткин к тридцати пяти годам попробовал себя не в одной профессии, но нигде себя не нашел. Поработал он официантом, но работа эта ему не понравилась — хотелось самому сидеть за столом, а не стоять подле него в угодливой позе. «Нет, Андрюша, — говаривал метрдотель Соломон Яковлевич Мезис. — Не годишься ты для нашей работы. Гордыни много, похоже, что нищим помрешь!» После некоторых колебаний — все-таки давали неплохие чаевые — Ухваткин подался в санитары областного морга. Обстановка здесь, разумеется, была не ресторанная, пахло отвратно, но убитые горем родственники не скупились. И все было бы хорошо, но Ухваткин постепенно начал наглеть, повышая негласную таксу морга до совсем уж немыслимых высот. Нервы последнего клиента не выдержали, и все завершилось изгнанием из Царства мертвых. Народный суд проявил гуманность, дав Андрею Ухваткину условный срок. После этого незадачливый последователь Харона некоторое время проработал униформистом Царицынского цирка, продавцом пивного ларька, грузчиком мебельного магазина и фасовщиком в сахарофасовочном цехе Он катился по наклонной, пока не оказался в зеленой фуражке и синей гимнастерке вохровца на проходной Царицынского мясокомбината.

Жизнь катилась мимо. Не ему улыбались девицы в барах, не перед ним расшаркивались официанты царицынских кабаков, даже солнце — черт его побери — оно тоже светило не ему.

И тут в одной из газет Ухваткин прочитал заметку о Джуне Давиташвили, Кашпировском, филиппинских знахарях и прочей чертовщине. Прочитав заметку, Ухваткин ощутил восторженный холодок в груди: вот она, искомая жар-птица!