Бузулуцкие игры - [3]

Мальчишки постреливали из рогаток в громыхающие доспехи пришельцев, а не по возрасту развитые десятиклассницы и игривые жалмерки стреляли лукавыми глазами в сторону наиболее симпатичных солдатиков, благо скудость их одежды давала сельским прелестницам оценить и разобрать меж собой достоинства любого из пришельцев.

Возможно, что взаимное непонимание рано или поздно привело бы к недоразумениям и естественно вытекающему из того побоищу, но положение спас местный учитель рисования Степан Николаевич Гладышев. Вообще-то он был нe таким уж и местным, скорее наоборот — столичная штучка, некоторое время обучавшаяся азам живописного мастерства в знаменитом Суриковском художественном училище. Учение долго не продолжилось, потому что, как каждый художник, Гладышев считал себя живописцем гениального толка, которого учить — только портить, а учителя его, как водится, не понимали, что и заставило Степана Николаевича удалиться на пленэр, дабы отдаться творчеству и вдохновению полностью и бесповоротно.

Поскольку занятия на пленэре не освобождали от необходимости пить и есть, а с обязанностями зоотехника или, на худой конец, агронома Гладышев знаком был понаслышке, ему пришлось оформиться в бузулуцкую среднюю школу учителем рисования.

От остальных преподавателей этой школы, справедливо считавшихся интеллектуальной элитой города, Гладышев отличался острой черной бородкой, живыми и жульнически выразительными карими глазами, постоянно носимым на рано облысевшей голове беретом и богемным беспорядком в одежде. Поскольку будущих Васнецовых, Ренуаров и Айвазовских среди учащихся средней школы не наблюдалось, Гладышев относился к ученикам с терпеливым добродушием и даже несколько раз приглашал старшеклассниц позировать ему в живописных уголках, изобильно встречающихся на берегах воспетой народом реки. Однако обыватели Бузулуцка были воспитаны в патриархальном простодушии и в домострое, поэтому к художественным опытам Степана Николаевича отрицательно отнеслись и казаки, и кацапы. В первый раз с ним обстоятельно поговорили старшие братья несостоявшейся натурщицы. Эти были из казаков, и аргументы у них были весомые, даже, можно сказать, тяжелые. Очки, которые пришлось надевать Степану Николаевичу, в сочетании с бородкой и беретиком придали ему столь иноземный вид, что к учителю тут же прилипло прозвище Пеньковский: видимо, шпионская деятельность у населения Бузулуцка ассоциировалось с именем этого американского шпиона, продававшего Родину за доллары и фунты стерлингов. Второй раз родственниками старшеклассницы оказались кацапы, воспитанные в строгом уважении закона. Эти обратились с жалобой к директору школы, и Степана Николаевича серьезно пропесочили на педсовете. После подобных творческих неудач Гладышев к натурщицам охладел и обратился к пейзажам, утешая себя тем, что в таких условиях спасовал бы и Микеланжело. Если изредка он обращался к натуре, то изобра-сал исключительно коров, задумчиво оглядывающих нежатые нивы, или комбайнеров и трактористов, ведущих вредную битву за урожай.

За все это время он лишь однажды обратился к незабвенному образу председателя районного исполнительного комитета Ивана Акимовича Волкодрало, который, узрев завершенное творение, долго стоял перед картиной в великом потрясении, потом нервно попытался расчесать пятерней свою лысину и, кратко молвив загадочное «Мать вою, чертов сын, оглоблей под микитки! Чи ты, парубок, глузду зихав?», покинул художника в явном смятении, вернувшись в исполком, Волкодрало не менее часа разглядывал себя в зеркало, после чего несколько повеселел и со словами «не так страшен черт, як его малюют» приказал учителя рисования к нему не пускать, даже если Бузулуцк загорится сразу с четырех сторон. Он и на улицах стал избегать персонального живописца и даже перестал ездить на своей «волге» мимо школьного здания, хотя кратчайшая дорога к исполкому пролегала именно там.

Попытки любопытствующих увидеть портрет председателя исполкома успехом не увенчались. Гладышев от настойчивых просьб отмахивался, подкупы спиртным игнорировал и лишь однажды в застольной беседе с учителем географии Валерием Федоровичем Хоперским, которого все учившиеся в бузулуцкой школе иначе как лобусом не называли, признался, что председателя исполкома он писал в сюрреалистической манере, до которой погрязшие в натурализме провинциалы просто недоросли.

Портрет предисполкома Волкодрало учитель рисования держал на чердаке, куда однажды залез известный бузулуцкий охламон и бездельник Ханя. Хотя Ханя с детства был дебиловат и по той причине отважен и бесстрашен с чердака он бежал с паническими криками и позже когда его просили описать портрет, неумело крестился и делал руками непонятные беспорядочные жесты, которые ясности в содержание картины не вносили. Впрочем, что возьмешь с известного всему району дурачка?

Степан Николаевич Гладышев на площадь явился с мольбертом. Увидев полуобнаженных и голоногих легионеров, он несколько оживился, а когда центурион начал свою речь, учитель расцвел и забормотал, пугая окружающих:

— Латынь! Господи, да это же настоящая латынь!