Буйный бродяга №5.5 Хроники Мировой Коммуны - [51]

А потом мальчик принес ей инвертор.

Это было после того как вскрыли законсервированную станцию пришельцев на марсианской горе Олимп и обнаружили сотни артефактов, необъяснимых на современном уровне технологии. Целые институты были созданы специально для изучения странных, похожих на ленты паутины и клочья змеиной кожи, приборов.

Она не слишком вслушивалась в рассказ о нейтрино, тахионных потоках, бозоне Хиггса, разных уровнях существования микрочастиц. Старый шрам на виске Нгуена, который он не захотел убрать, побелел от волнения. Они не виделись несколько месяцев, и ей мучительно хотелось знать о его делах, друзьях и намерениях — ​но в последний раз, когда она пошутила, что приемному сыну пора бы уже заинтересоваться девушками, не только хромодинамикой, — тот повернулся и ушел жить в университетский коттедж. Пять лет назад.

– Как ты сказал: конвертор? — ​повторила она, чтобы показать, что следует за его мыслью.

Нгуен распечатал поляризованную пленку и вытащил невзрачно выглядящий клубок ржаво-коричневых нитей. Между ними пробегали сокращения и пульсации, словно спазмы сводили извлеченные из формалина печень или желудок диковинного животного.

– Я бы назвал это линейным инвертором.

– Не понимаю… Разве можно брать экспонаты из вашего хранилища и проводить над ними собственные эксперименты?.. Извини.

– Нельзя, конечно, — ​вздохнул он и сложил пальцы домиком над чужой биомашиной. — Это всё, что тебя волнует? Ты стала законченным контролером-инспектором, Соледад. А раньше была отчаянной. Я помню, как ты приходила к нам с гранатой в кармане. И жевала листья коки. Я однажды вытащил у тебя из кармана немножко.

– Тебе не стало плохо, надеюсь?

– Нет, — ​а что стало с тобой? Я наплевал на Нобелевскую премию и принес тебе самый… потрясающий предмет в истории человечества! Вероятностный переключатель, генератор временных линий. А ты сидишь как будто на заседании, и спрашиваешь выпил ли я молока на ночь?!

– Это страшней, чем граната… если ты прав.

– Я все-таки физик, Соле. Ты даже настолько в меня не веришь?

– Я не могу покрывать такое нарушение, ты же понимаешь, Нга, — она назвала его детским прозвищем, которое придумала маленькая сводная сестра, отчаявшись выговорить правильное имя узкоглазого заморыша, покрытого пятнами шелушащейся кожи. — И зачем он нам?

– Я выйду сейчас в коридор, а ты возьмешь его и представишь себе мир, где все останутся живы. Если захочешь… должно сработать. Или можешь доложить руководству моего института. Как тебе больше нравится.

Бесшумно скользнула на воздушной подушке дверь, и Соледад осталась наедине с беспокойным колобком, способным изменить прошлое её и всего человечества… если это не шутка. Она непроизвольно коснулась его, чтоб оттолкнуть — не нужен ей этот глупый розыгрыш, вот уж не ожидала от мрачного, вечно сосредоточенного на какой-то своей невыговариваемой словами тоске Нгуена, и вдруг — пальцы вытянулись на несколько лишних суставов, ушли глубоко внутрь, к самому сердцу комочка, в упругое средоточие разлагающегося времени и возрождающейся биомассы, переваривающих самих себя в вывернутом наизнанку пузыре атмосферы, и…

…свет, наполняющий комнату, собрался в узкую нить невыносимого накала и ударил её по глазам.

Она увидела себя на белой веранде, покрикивающей на горничную, и сына-предпринимателя, сбывающего беднякам просроченные лекарства, и мужа-полицейского, лупящего демонстрантов дубинкой. И надсадно кашляющего Нгуена, поднимающего тяжелый тюк на каком-то рынке. И однорукого Прамада после несчастного случая в потогонной мастерской. И Бетти, работающую по две смены на консервном заводе, чтобы кормить семью. И вице-президента банка Вернера, заказывающего на ночь двенадцатилетнюю девочку, и закутанную в черное с головы до ног Саиду, и Эрику со шприцем в руках…

Собрав все силы, задыхаясь от ужаса, она выдернула руку из мерзкого клубка протоплазмы.

– Значит, ты ничего не сделала, Соле? Тебе и так хорошо? Интересно, почему. Ты хочешь иметь нас только для себя, ради вечной благодарности, что ли? Или так довольна, что выжила, стала большим начальником? А как же мы?! Наши отцы и матери? Ты спросила у Эрики, у меня: что бы мы отдали ради них?!

Её трясло, не сразу вернулось зрение — ​но голос прозвучал ровно.

– Я не знаю, почему ты думаешь так, Нгуен, какой повод я дала для таких обвинений. Но твои родители… они боролись именно за это будущее, и верили так, что умерли за него. За то, чтобы больше никогда… не повторилось всё, через что нам пришлось пройти. Чтобы не было привилегированных и более равных, чтобы никогда один человек, кем бы он ни был, не выбирал единолично судьбу для всех остальных. Мне не нужно спрашивать у них: хотели бы они вернуться такой ценой?.. Я знаю ответ. Неси свой экспонат обратно, и если ты обещаешь больше так не делать… мы обо всём забудем.

Не поднимая глаз, сын упаковал безжизненно опавшую связку потемневших волокон — ​и вышел.

В ползущем из оврагов предутреннем зябком тумане Соледад брезгливо передернулась, как будто её рука навсегда сохранила липкий отпечаток невыносимо чуждого предательства, вперемешку с давно знакомым соблазном. Прочь! Небесный окоем стремительно бледнел, выцветало веретено Большого Орбитального лифта, резче выступали проносящиеся внутри тени.