Бутырский ангел. Тюрьма и воля - [10]
«Ну вот, вслед за нездешними красками, такие же звуки пожаловали…» Хотел было опять схватиться за спасительный, всё объясняющий ярлык «Всё-таки рехнулся…», да всплыла не менее знакомая жёсткая формулировка «Не наш путь!». И как то очень чётко своё место в сознании заняла. Аккурат, рядом с ясным, уже отстоявшимся, воспоминанием о том, кто появился и явственно присутствовал недавно на втором ярусе арестантского шконаря напротив.
Серебряные стрелки, хрустальный циферблат
Когда-то понятие «время» для Олега Пронина ассоциировалось с календарём, часами разных видов, словами «год», «месяц», «неделя», «выходной», «праздник».
Но это — до посадки. До того момента, как он из свободы то ли шагнул, то ли, поскользнувшись, со всего маху плюхнулся в несвободу.
Вот уж, действительно: от сумы, от тюрьмы…
Следовал дальнобойщик Пронин на своей гружёной фуре по казённому делу, на полпути до пункта назначения, на стоянке, трое шустрых крепеньких пареньков подвалило: «Куда, откуда, что везёшь, платить надо…».
Иногда в подобных ситуациях и отстёгивал, платил Олег, рассуждая, что время нынче такое… А тут… Нервы сдали. Потому как тяжело отходил после недавнего развода (загуляла жена — медсестра с новым хирургом в своей больнице). Да и на работе с начальством накануне крепко поцапался (пытался выяснить, почему одним и командировки выгодные, и машины хорошие, а другим — рейсы копеечные и запчастей на фуру не дождёшься). Будто взорвался. Буром на троих пошёл. «Платить? С какой стати?»…
Был у Олега с собой нож обычный дорожный. На случай колбаски порезать или контакты зачистить.
Один раз только и ударил. Оказалось — очень правильно с анатомической точки зрения. Аккурат, в сердце. Рэкетир — ничком на землю. Дружки — ноги в руки. Олег с трупом на стоянке среди ночи оказался. Сам в «скорую» позвонил (сгоряча, понятно, что незачем), сам полицейских вызвал (те лишь к утру приехали и только сверхточному удару удивлялись).
Вот с этого момента всё, что ранее имело отношение к понятию «время» из его сознания исчезло. Исчезло, и — окончательно…
До этого там всё, как на школьной доске ясным почерком отличницы написано было, а теперь — р-р-раз, будто взметнула мокрые космы тряпка, и… вместо слов и предложений, образов и смыслов на эту тему — только влажный пустой линолеум. В этом линолеуме что-то отражается, но это «что-то» никакого отношения к ранее написанному не имеет. Словно ничего написанного там и вовсе никогда не было.
Что со временем всё совсем не так уже в подмосковном изоляторе, где Олег в качестве подследственного находился, стало ясно.
Оказалось, что наручные часы здесь иметь нельзя. Те, кто важно величал себя представителями администрации (они же — те, кого постояльцы изолятора называли «мусорами»), однозначно бурчали по этому поводу — «не положено…».
У арестантов со стажем по этому поводу свои объяснения были. Якобы, есть специальное «мусорское» предписание, строго запрещающее сидельцам тюремных изоляторов иметь часы. Потому что циферблат там прикрыт стеклом. Вдруг иной отчаянный это стекло разобьёт, и его осколками себе вены вскроет…
Вроде бы как логика. Вроде бы как забота о жизни человеческой.
Только никто из постояльцев изолятора всерьёз подобный аргумент не принимал. Ведь те же бритвенные станки, из которых лезвие вытащить проще простого, в тюрьме иметь не возбранялось, и прочих режущих и просто острых предметов в любой хате[1] хватало.
Так что для желающих вскрыть себе вены в изоляторе проблем с «инструментом» не было.
Да и не сходился свет клином на этих самых венах для решившегося покончить здесь счёты с жизнью. Вариантов «ухода» хватало. По беспроволочному, но всюду проникающему арестантскому телеграфу, регулярно передавалось: Этажом выше парень на «дальняке»[2] за повешенной клеёнкой на «коне»[3] удавился, в другом корпусе бедолага на нижнем ярусе двухэтажной шконки[4] занавесился[5] с двух сторон, приладил рубаху к «пальме»[6], и… туда же… В соседней камере какой-то «наркоша»[7] съел горсть «колёс»[8], заснул и не проснулся…
На таком фоне запрет на наручные часы казался глупостью беспросветной. Только факт оставался фактом — часов здесь ни у кого не было, и быть не могло.
В тюрьме «который час» можно спросить у продольного[9], что призван круглые сутки по коридору ходить и через «глазки» во все камеры заглядывать: вдруг арестанты что-то неположенное затевают. Этой возможностью Олег поначалу пользовался.
Сначала пользовался, а потом перестал, потому как вышел однажды конфуз, едва не обернувшийся тяжёлыми последствиями.
Раз спросил Олег у продольного про время, через пару часов снова на ту же тему поинтересовался. А продольный — здоровенный прапорщик с лицом, будто свекольным соком натёртым, взял, да и проявил бдительное рвение — накатал рапорт про подозрительное, его Олегово, поведение. В том же рапорте автор до вывода додумался: если арестант так настырно интересуется, который час — значит, с помощью находящихся на свободе сообщников, непременно готовится к побегу. Соответственно, реализацию подобного умысла надо пресечь, а за интересующимся временем постояльцем — глаз да глаз.
Борис Земцов в бытность зам. главного редактора «Независимой газеты» попал в скандальную историю, связанную с сокрытием фактов компромата, и был осужден за вымогательство и… хранение наркотиков. Автору предстояло провести 8 лет в зоне строгого режима. Однако в конце 2011-го, через 3 года после приговора, Б. Земцов вышел на свободу, – чтобы представить читателю уникальную книгу о современной зоне. Основу книги составил дневник, который автор вёл в неволе, и большую часть которого ему правдами и неправдами удалось переправить на волю.Автор предупреждает: никто ныне не застрахован от тюрьмы! А все потому, что в нынешней ситуации власть вынуждена будет выполнять свои обязательства перед народом и сажать олигархов, или, если она этого не сделает – придется сажать тех, кто будет требовать от власти исполнения своих обещаний.
Когда православных сербов стали убивать в Боснии, автор этой книги собрал немногочисленные вещи и поехал на войну — сражаться против тупой и агрессивной несправедливости. Не деньги его привлекали. Но обостренная потребность защитить своих единоверцев и братьев по крови. Так появился на свет этот боснийский дневник — пронзительная правда о той несправедливой войне, о геноциде против сербов, о борьбе славянского народа за свободу и независимость. И о том, как там, на чужбине, сражались и погибали русские добровольцы…
Эта книга уникальна уже тем, что создавалась за колючей проволокой, в современной зоне строгого режима. Ее части в виде дневниковых записей автору удалось переправить на волю. А все началось с того, что Борис Земцов в бытность зам. главного редактора «Независимой газеты» попал в скандальную историю, связанную с сокрытием фактов компромата, и был осужден за вымогательство и… хранение наркотиков. Суд приговорил журналиста к 8 годам строгого режима. Однако в конце 2011-го, через 3 года после приговора, Земцов вышел на свободу — чтобы представить читателю интереснейшую книгу о нравах и характерах современных «сидельцев». Интеллигент на зоне — основная тема известного журналиста Бориса Земцова.
Русская и советская тюремная проза имеет давние традиции, идущие от таких литературных классиков, как Федор Достоевский («Записки из Мертвого дома»), Леонид Леонов («Вор»), Варлам Шаламов («Колымские рассказы») и заканчивая современными авторами, прошедшими путь от писателя до зека и обратно.Нам кажется, будто в эпоху повсеместного распространения гаджетов и триумфа креативного класса, образ человека в телогрейке с лагерной биркой на фоне вышек с часовыми безвозвратно ушел в прошлое. Каторга, зона, тюрьма — по-прежнему вечно российские темы.
О войне 1991–1993 годов на территории бывшей Югославии написано немало. Разные авторы: историки, дипломаты, военные. Разные жанры: мемуары, исследования, публицистика. Кажется, уже все описано в деталях, разложено по полочкам с бирками и табличками. Тем не менее, книга Бориса Земцова стоит на «югославской полке» особняком. И не только потому, что написана «от первого лица» участником этих событий, русским добровольцем, лично помогавшим с оружием в руках отстаивать сербам свою Веру, свою Историю, свою Культуру.
Роман «Возвращение Панды» посвящен человеку, севшему за убийство в тюрьму и освобожденному, но попавшему все в ту же зону — имя которой — современная людоедская Россия чиновников на крови.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рассказ опубликован в журнале «Уральский следопыт» № 9, сентябрь 2002 г.
Когда Карла и Роберт поженились, им казалось, будто они созданы друг для друга, и вершиной их счастья стала беременность супруги. Но другая женщина решила, что их ребенок создан для нее…Драматическая история двух семей, для которых одна маленькая девочка стала всем!
Елена Чарник – поэт, эссеист. Родилась в Полтаве, окончила Харьковский государственный университет по специальности “русская филология”.Живет в Петербурге. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Урал”.
Счастье – вещь ненадежная, преходящая. Жители шотландского городка и не стремятся к нему. Да и недосуг им замечать отсутствие счастья. Дел по горло. Уютно светятся в вечернем сумраке окна, вьется дымок из труб. Но загляните в эти окна, и увидите, что здешняя жизнь совсем не так благостна, как кажется со стороны. Своя доля печалей осеняет каждую старинную улочку и каждый дом. И каждого жителя. И в одном из этих домов, в кабинете абрикосового цвета, сидит Аня, консультант по вопросам семьи и брака. Будто священник, поджидающий прихожан в темноте исповедальни… И однажды приходят к ней Роза и Гарри, не способные жить друг без друга и опостылевшие друг дружке до смерти.