Бутылка - [10]

Я обомлел, а горбунья обратно от меня воротится – и куда-то наверх тычет и пальцами трёт.

Я в панике. Ругань теперь такая поднялась, что лучше б сразу съели.

Мать к окну подлетела – караул орёт, а моя красавица ползает по полу, царапает ноги мне голые и голосит, как по покойнику. Хорошо, догадался – дал плату, кинул об пол пачечку: затухли сразу.

Когда спускался – на лестнице мертвые крыса и кошка лежали: плюнул.

Больше к ней не ходил, не думал даже.

Да и она потом с угла пропала куда-то.

Основным же делом моих афёр была, конечно, отнюдь не продажа морских билетов. Раз в месяц, или в пол-, приходил мне факс с номерами счетов, сумм и атрибутами банков. Я тут же пропускал входные данные по своим разработанным схемам, коротко прикидывал результативность и рисковые заклады, находил выход – или его не находил: тогда посылался обратный факс с просьбой пропустить два-три таких-то начальных варианта по таким-то цепочкам мадагаскарских – или ещё каких оффшорных трансакций, получал вскоре подтверждение, – и тогда звонил в местный банк: чтоб предварить клерку ожидание такого-то перевода и попросить его подготовить к обналичке такую-то кучу денег.

Затем шёл на соседнюю – Миносскую, кстати, – уличку, покупал в аэродромной конторке, вроде моей, билет на гидрокукурузник, летающий по местным линиям, – на Порос, Гидру, Поклос, Траксос, на Каламат, или еще какой чудный остров Эгеи; перед самым отлётом шел в банк, набивал деньгами рюкзак – и бежал к причалу на посадку.

Далее – через час-другой невероятной болтанки, трясучки, искупавшейся, правда, сполна ярчайшей лентой бреющего полета над морем: над эскадрильями дельфинов, куролесившими в гоньбе за хамсовыми косяками, которые, лавируя массой, мерцали стремительным серебряным телом гигантского пловца, распластанного в глуби, – полёта, иногда фланирующего роскошно по кайме береговой линии, однако с неизменным, время от времени пополняемым гигиеническим пакетом у подбородка… И вот я выпрыгивал со спускного трапа этого

“гуся-лебедя”, неуклюже, вразвалку покачивая крылами, подруливавшего к дебаркадеру, сердито расталкивая, цепляя, толкаясь, с пилотным матерком в открытые фортки кабины, меж группками нелегально пришвартованных фелук, баркасов, шаланд, – и мчался в отделение местного банка – спуститься скорей вместе с охранником в хранилище и вывалить содержимое рюкзака на вычисленный заранее счёт: с тем чтобы очередная порция Денег теперь уже необратимо канула по корректно законспирированному каналу.

В общем и целом, деятельность моя как курьера-аналитика мне самому странно напоминала несколько шулерскую – и вполне уничижительно-комическую – работу так называемого “демона Максвелла” из знаменитого термодинамического парадокса, якобы опровергающего закон непреложного увеличения энтропии неравновесной системы: гипотетического зверька, умно и ловко распределяющего быстрые и медленные молекулы газа по разным частям испытуемой системы…

Ночевал я обычно на пляже – чтоб зря не светиться по гостиничным гроссбухам – и утром летел обратно. Со своим, хотя и мизерным процентом от отконвоированной суммы. Со своей зарплатой.

Личные деньги я держал частями в двойной крышке секретера и в тюфяке

– с большим или меньшим равнодушием ощупывая уже туго наполняемую вместимость своих хранилищ…

Так продолжалось два года, став привычным, машинальным делом. Я давно уже перестал трястись от злости при виде денег – от жгучего желания все их тут же пожечь: от ненависти к идее всеобщего эквивалента вообще. (Поначалу это действительно было для меня проблемой: в первые три ходки я ни копейки не удержал в пользу своего прoцента – и далее не собирался, неблагоразумно не учитывая – на что мне придётся жить, – но на четвёртый раз в факсе, помимо столбика кодированных цифр, объявилась приписка: “Во избежание приказываю удержать четырежды”. Тогда-то меня эти суки и подписали на поруку: “Во избежание…”)

Кстати, забыл сказать, в первую же зиму – дождливым промозглым январским вечером – выяснилось, почему я так привязался к той своей бутылке.

Январь тогда на Средиземноморье выдался шибко прохладный.

Поговаривали, что виной тому война в Заливе. Объясняли, что от “Бури в пустыне” – поднялось облако дымно-пылевое и, двигаясь к Синаю, заэкранировало собой ультрафиолетовую часть солнечного спектра. А стало быть, и пустыня чересчур остыла в тени и никак не могла нагреться. С конца декабря на остров регулярно рушились дожди. Раз даже снег выпал – это у нас-то! – на побережье. Местные, которые снег видали только по телику, думали – всё, каюк – опал саван.

Вот и в тот вечер ливень – стена за стеной – рушился порывами. Гром, молния, сигнализация у автомашин детонирует – вой стоит, как при

Помпее, раз даже сирена противовоздушной обороны сработала от удара: долбанула молния в бензозаправку, в кессонные резервуары саданула – громоотводов здесь из экономии не держат, так как даже простые дожди тут редки, как метеорологическое ископаемое, не то – грозы. А воды-то по щиколотку – бьётся ток ее по улицам, как Терек бешеный, в дверные щели хлещет. В общем, совсем неуютно.