Бустрофедон - [11]
«Полю с Тоней надо было взять с собой», — мелькнуло в голове Гели. Но она тут же сообразила, что им здесь нет места — не в этом странном жилище, а в этом городе, в этой второй смене.
Из приземистой двери на них выдвинулся человек. Все стандартные характеристики типа «брюнет», или «молодой», или «невысокий» отметались его основным свойством: он был горбун с выпяченной грудью, точно под ней прятались латы, и ростом не так уж и выше Гели. «Конек-горбунок», — подумала Геля.
— Привет, Костя, — сказала мама, совершенно не удивляясь. — А это Геля, моя дочка. Я тебе говорила.
Горбун кивнул и протянул Геле руку — белую, будто в бинтах, гибкую и с пальцами, как у марсиан в одной книжке. Геля опасливо взяла протянутое. Рука была влажной, но не потно, а как плохо вытертая после мытья.
— Хочешь рыбок посмотреть? — спросил Костя немного сдавленным и дрожливым голосом.
Геля кивнула. Она хотела не рыбок, а показать, что не боится горбатых. К тому же посещение соседа отдаляло пребывание рядом с тенью.
— Если не возражаете, — добавил новый сосед, обращаясь к маме.
Мама подтолкнула Гелю к Костиной двери.
— Она только что из деревни, — сказала мама. — Не видела ничего.
Геля слишком устала, чтобы опротестовать мамины слова. Она видела многое — например, Брянский лес. Из-за двери раздавались гудение и струение. Вдоль всей стены, разделявшей их квартиры, сверкали, показалось Геле, линзы, как в Москве. Только за ними находились не телевизоры, а плавали рыбы. Видимость была такая четкая и полноцветная, что Геля зажмурилась. И только подойдя вплотную, разобрала, что рыбы помещены в стеклянные незакрытые ящики с водорослями и камнями и освещены мощной лампой. Геля еще ничего не слышала о бустрофедоне, но отметила, что рыбные стаи в строгом порядке несутся от одного края аквариума к противоположному, неуловимо разворачиваясь, так что первая рыба становилась последней — и наоборот.
— Это аквариумы. Красиво? — напрашивался Костя на похвалу.
— Да, — сказала Геля осторожно, еще не разобравшись, как к этому относиться.
— Я тебе потом про всех расскажу. Они интересные, — пообещал горбун. — В каждом аквариуме своя порода.
— Когда — потом? — поинтересовалась Геля, не понимавшая этих откладок.
— Когда у вас все утрясется, — сказал Костя, кивая на стену.
— А что у нас трясется? — спросила Геля. — У нас дед кричит. Вам слышно?
— Мне нормально. А они нервничают, мечутся, — кивнул Костя на аквариумы.
— А вы кто? — спросила Геля.
— Я на заводе работаю, — сказал Костя. — И учусь на заочном. На математика.
Геля не знала, какое такое заочное, думала, от слова «очень».
— У меня по арифметике не очень, — сказала она, надеясь попасть в такт.
— Я помогу, — отозвался Костя.
Еще в углу Костиной комнаты Геля заметила красную лампу и диковинное сооружение.
— Это бачок для проявки, — сказал Костя. — Я фотографирую немного. По-любительски. «Зорким-4».
— Я пойду, — сказала Геля, вдруг осознав, что так тяготит ее уже давно. — Где у вас туалет?
Бабуль говорила, что не надо стесняться задавать такие вопросы, потому что терпеть вредно.
— За сараями, — сказал Костя. — Но ты одна не ходи. В кухне ведро стоит.
— Я на ведро садиться не умею, — сказала Геля.
— Ничего, научишься, — засмеялся Костя грудью, и Геля поняла, откуда у мамы взялся ее новый смех. — У меня отец с матерью в один год умерли, — прибавил Костя. — Привык. И ты привыкнешь.
— Я не хочу привыкать, — крикнула Геля себе под нос, боясь напугать рыб. — И жить тут у вас не хочу. У меня дом был сосновый. И стол как рояль. И рыб отпустите! На свободу!
— Они не могут жить на свободе, — продрожал голосом Костя.
Чтобы не заплакать, Геля выбежала через две двери. За третьей, ведущей на крыльцо, нашарила чей-то таз с тряпкой и наконец присела. Тряпка глушила звук и впитывала жидкость. Геле стало намного симпатичнее. Она поразмышляла, что теперь делать с содержимым таза, ничего не придумала, оставила так и отворила третью дверь.
На крылечной лавке сидел, поджав ноги под себя, человек. Она так сама усаживалась, когда читала.
«Он все слышал!» — холодея, подумала Геля.
Человек ломко вскочил ей навстречу. Высокий, рыжий, в пиджаке на голое тело и галошах на босу ногу.
— Все мелифлютика! — крикнул человек весело шатким голосом.
Геля намеревалась отступить, но таз за дверью остановил ее. Погибель от безумных рук казалась неминуемой, но на крыльцо вдруг вбежали две фигурки. Одна была мала, а другая — малой по колено.
— Аркаша, вали с нашего крыльца! — бесстрашно крикнул маленький побольше.
— Вали! — повторил маленький поменьше. — Флютика!
Рыжий сумасшедший прянул, прыгнул в снег и побежал к воротам, задирая ноги, точно по горячим рассыпанным блинам.
— Ты, что ли, жить будешь у нас на колидоре? — спросил побольше, натужно забасив фальцет первой ступени.
— Колидоле, — отзвучил поменьше.
Наученная Люськой историей с польтами, Геля не стала поправлять.
— Я — Геля, — представилась, чтобы закрыть тему грамматики.
— Геля! — радостно прокричал совсем маленький подвластное ему сочетание звуков.
— Я — Валерка, — солидно сказал старший. — А это Юрка, брат мой.
— Леля и Люля, — подхватил Юрка.
Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».
Что если бы Элизабет Макартур, жена печально известного Джона Макартура, «отца» шерстяного овцеводства, написала откровенные и тайные мемуары? А что, если бы романистка Кейт Гренвилл чудесным образом нашла и опубликовала их? С этого начинается роман, балансирующий на грани реальности и выдумки. Брак с безжалостным тираном, стремление к недоступной для женщины власти в обществе. Элизабет Макартур управляет своей жизнью с рвением и страстью, с помощью хитрости и остроумия. Это роман, действие которого происходит в прошлом, но он в равной степени и о настоящем, о том, где секреты и ложь могут формировать реальность.
Впервые издаётся на русском языке одна из самых важных работ в творческом наследии знаменитого португальского поэта и писателя Мариу де Са-Карнейру (1890–1916) – его единственный роман «Признание Лусиу» (1914). Изысканная дружба двух декадентствующих литераторов, сохраняя всю свою сложную ментальность, удивительным образом эволюционирует в загадочный любовный треугольник. Усложнённая внутренняя композиция произведения, причудливый язык и стиль письма, преступление на почве страсти, «саморасследование» и необычное признание создают оригинальное повествование «топовой» литературы эпохи Модернизма.
Роман современного писателя из ГДР посвящен нелегкому ратному труду пограничников Национальной народной армии, в рядах которой молодые воины не только овладевают комплексом военных знаний, но и крепнут духовно, становясь настоящими патриотами первого в мире социалистического немецкого государства. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Повесть о мужестве советских разведчиков, работавших в годы войны в тылу врага. Книга в основе своей документальна. В центре повести судьба Виктора Лесина, рабочего, ушедшего от станка на фронт и попавшего в разведшколу. «Огнем опаленные» — это рассказ о подвиге, о преданности Родине, о нравственном облике советского человека.
«Алиса в Стране чудес» – признанный и бесспорный шедевр мировой литературы. Вечная классика для детей и взрослых, принадлежащая перу английского писателя, поэта и математика Льюиса Кэрролла. В книгу вошли два его произведения: «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье».