Бурятские волшебные сказки - [6]

Особое место в ряду сказочных героинь занимает образ матери, формировавшийся на протяжении жизни многих поколений и вобравший в себя самые разные представления, начиная с мифологического мировоззрения. Когда сын становится взрослым ("руки достают до тороков, а ноги до стремени"), роль матери в его судьбе приобретает особую значимость в сказке и ее сюжете. Часто мать сама изготовляет для сына снаряжение, как это делает, например, мать героя сказки "Старик Таряша" (№ 10): когда ее сын Гун Сэжэ повзрослел, "…мать смастерила из ветки кустарника лук, а из прутьев стрелы". Отправляя сына в дальнюю дорогу, полную тревог и неизвестности, мать снабжает его чудодейственной пищей, утоляющей голод. Лепешки, шаньги, сушеный творог (айрак), приготовленные матерью на своем грудном молоке для сына, обладают волшебными свойствами. Эта пища не убывает в продолжение многотрудного пути героя, дает ему силу, обеспечивающую победу над противниками.

Особой эмоциональностью отличаются сказки этого типа в исполнении сказочниц-женщин. Одна из них - "Борхон Тулай и его горбатенький сивый конь" (№ 8) - записана от Будай Ботоновны Болхоевой. В этой сказке мать, спасая новорожденных сыновей-близнецов от напавшего чудовища, прячет их в кустах, оставив им шаньги, приготовленные на грудном молоке. Благодаря чудодейственной силе материнского молока, мальчики растут очень быстро.

Поэтичен образ девушки-лебедя, на которой женится молодой охотник Хоредой. Сюжет этот - международного распространения Бурятские версии связаны с легендой о происхождении некоторых бурятских родов. Охотник Хоредой прячет лебяжье платье одной из девушек во время их купания в озере. Она утрачивает возможность улететь вместе со своими подругами на небо. Оставшись в облике девушки, она становится женой Хоредоя. У них родятся одиннадцать сыновей. Однако однажды жене Хоредоя удается добраться до своего лебяжьего платья. Надев его, она снова оборачивается лебедью и навсегда улетает, оставив своих сыновей, которые впоследствии становятся первопредками одиннадцати хоринских родов.

Легенда о лебеде-прародительнице получила распространение среди разных бурятских племен. Сама птица лебедь считалась у них священной. При исполнении подобных легенд и сказок сказочники А. Онгорхоев, Д. Цыренов утверждали, что того, кто делает для лебедя добро, ожидает удача в жизни и светлая дорога.

Уже в одной из ранних публикаций варианта данной легенды, принадлежащей Г.Н. Потанину, отчетливо проступают черты и мотивы, свойственные поэтике сказочного жанра: осложняется сюжетная разработка, оттеняются переживания героини, ее просьба вернуть ей лебяжье одеяние: "Что же ты мне не отдашь мое лебединое платье, ведь мы уже три года как живем. Я бы попробовала, могу ли еще летать!" [19, с 25]. Мотив просьбы точно также акцентируется в сказке "Лебедь" (Хун), записанной от современного исполнителя Лхамажаба Максарова "Ведь я уже стара, - говорит жена мужу, - никуда не уйду. Хоть один раз попробую надеть свой наряд, который носила в молодости" (РО БИОН, инв. № 2932, п. 1, с 150-151).

В процессе трансформации легенды в сказочное повествование сюжет переосмысляется. Героем выступает теперь не Хоредой из легенды, а чаще всего обездоленный парень или юноша-сирота, как в сказках "Молодец и его жена-лебедь" (№ 2), "Лебедь и Гаруди" (РО БИОН, инв. № 3494). Утрачивается мотив об одиннадцати сыновьях - зачинателях хоринских родов (в сказках их чаще три, реже - один).

Утратив связь с мифологическими воззрениями, сказка постепенно отодвинула на второй план, а в некоторых вариантах и вовсе исключила мотив чудесной прародительницы и ее одиннадцати сыновей. В сказочной трактовке жена-лебедь навсегда принимает облик земной женщины и наделяется привлекательными чертами хранительницы домашнего очага и заботливой матери. В подобных вариантах сказок внимание теперь акцентируется на типично сказочных приемах и деталях, отвечающих традициям эстетики жанра. Так, обязательно младшая из трех, иногда из семи сестер-лебедей становится главной героиней сказки, оставшись на земле. В некоторых версиях жена-лебедь, выпросив у мужа лебяжье платье, улетает на небо, забрав с собой сына (иногда мужу удается вернуть их обратно на землю, как это происходит в названной выше сказке "Лебедь и Гаруди"). В легенде же она улетает одна, оставляя сыновей мужу, что вполне объяснимо, иначе это противоречило бы основной идее легенды - зачинатели тотемных родов должны оставаться на земле.

Сюжет о жене-лебеде имеет многочисленные параллели в мировом фольклоре. Что же касается эпизода, когда лебедь возвращается на небо, забрав своих детей (ср. бурятскую сказку), то он, как отмечает Ф. Гейслер в исследовании "Сватовство в мировой литературе", встречается редко. "Если девы (птицы) находят свое одеяние… - пишет он, - то все они без исключения улетают от мужей. Своих детей они оставляют или - что происходит реже - забирают с собой" [31, с 44-45].

В составе бурятских волшебных сказок на оригинальные сюжеты широко представлены произведения, воспевающие подвиги мэргэнов и баторов. Это богатырские сказки о Гэсэре, Алтан Шагае, Харасгай Мэргэне и других героях. Возникновение и формирование таких сказок в известной мере несомненно связано с угасанием улигеров, их жанровой трансформацией (процесс разрушения бурятских у литеров был отмечен в начале XX а Ц.Ж. Жамцарано). Отдельные повествования о баторах стали передаваться в прозе. Происходил процесс постепенного перехода части улигерных сюжетов в сказочный жанр. Но было неверно усматривать в богатырских сказках только переделку улигеров. Есть основания считать, что богатырские повествования - издавна существующая традиционная разновидность бурятских сказок. У них во многом общий с улигерами арсенал художественно-изобразительных приемов и мотивов. Прежде всего это устойчивые эпические формулы, например зачины, указывающие на отдаленность времени, о котором повествуется в произведении; иногда они имеют стихотворную форму (№ 6). В некоторых вариантах говорится, что в те давние времена "Земля была теплая… молочное море с лужицу было, а гора Сумбэр с кочку была, дерево на опушке маленьким было, могучий гуран козленком был" [5, №41].