Буря на Кавказе - [50]

Добившись победы в войне, армянское общество продолжило мечтать о строительстве цивилизованного демократического государства, похожего на страны развитых демократий. Собственно, эти ожидания и настроения, с той или иной степенью наивности, распространены во всех обществах бывшего советского пространства, в которых есть хотя бы элементы плюральности, свободы прессы и ротации элит. При этом почти сразу модерн стал ассоциироваться с Западом, а старое, постсоветское или даже советское — с бывшей метрополией, Россией. В то же время жесткая повестка обеспечения безопасности привела Армению к острой необходимости союза с Россией. В условиях членства Турции в НАТО и наличия энергоресурсов у Азербайджана такого рода политика виделась безальтернативной.

Общественные же настроения продолжали рассматривать развитие через вестернизацию, заимствование институтов и практик у развитых демократий. Общество расценивало потребность в интеграции с Западом как путь к строительству нужных институций внутри страны. Собственно говоря, это обычный постколониальный синдром, выросший и заполнивший своими парадигмами почти все дискурсивное пространство Армении, от социальных сетей до заявлений политиков. За два десятилетия после войны он разросся и восторжествовал до такой степени, что молодые армянские революционеры победили в «бархатной революции», исключительно пользуясь социальной риторикой. Проблема Карабаха лежала далеко на периферии их дискурсов. Молодежь вышла на улицы с требованием социальной справедливости, а затем общество проголосовало за молодых революционеров.

К тому времени почти за 30 лет независимости в Армении выросло поколение, в отличие от отцов и дедов воспитанное не в модернизированной — пусть и в советском смысле — стране, не в наукоемкой, индустриальной — пусть и нерыночной и неэффективной — экономике, а в архаизирующейся экономической и социальной реальности страны третьего мира, с соответствующей деградацией образования и общественных дискурсов.

Возможно, именно неизбежная демодернизация привела к 30-летней неспособности Армении выйти из ментальной изоляции в постсоветском пространстве. У нового поколения ментальная география построена уже не на советской вертикальной матрице «центр — периферия», а на векторной модели «запад — восток», где запад — это в первую очередь Европа, а восток — это все то же постсоветское пространство, только без стран Балтии, которые как раз являют собой образец правильного движения по вектору.

В результате картина мира нового поколения зиждется на простой дихотомии архаичного постсоветского и цивилизованного западного. В этой картине мира карабахская война 1991–1994 гг. воспринимается не как актуальное событие, а как история. Актуальные же стремления нации и государства видятся как борьба за модернизацию, которую тормозит лишь логика старого советского мира. Конечно, карабахский конфликт был актуален и часто напоминал о себе обострениями, но вплоть до второй карабахской войны в Армении среди молодежи популярными были дискурсы о том, что настоящим оружием является не железо, а демократия и права человека и что, добившись развития, можно добиться и урегулирования конфликта. Тем более что Азербайджан проиграл первую войну, а Восток и Запад не дадут ему развязать вторую (тут можно предположить, что модель «центр — периферия» подспудно тоже продолжает действовать, просто центров стало два).

При чтении армянских СМИ создается впечатление, что Армения находится где-то в Атлантическом океане между Брюсселем, Вашингтоном и Петербургом. О событиях в Мосуле, Африне или Тавризе прочитать в прессе практически невозможно. А если можно, то в переводах материалов западных или российских СМИ. Может показаться, что от Армении до Брюсселя или даже Владивостока гораздо ближе, чем до Африна или Идлиба. Психологически так оно и есть, а между тем расстояние по прямой от Армении до северных районов Сирии или Ирака меньше расстояния от Москвы до Петербурга. Армения ментально живет не в том регионе, в котором находится географически.

Партнерство между Азербайджаном и Турцией развивалось с 1990-х гг., а участие Турции в сирийском конфликте явно показывало специфику курса этой страны при Эрдогане и готовность ее на весьма самостоятельную и жесткую политику в сопредельном ей регионе. Пространство вокруг Армении все больше и больше превращалось в пространство соперничества и нестабильности.

Тем временем армянские дискурсы и поныне строятся вокруг необходимости выбора между прозападным и пророссийским путями развития. Опять же, в этих спорах нет ничего оригинального, они бушуют на всем постсоветском пространстве. Просто реальная география Армении несколько другая, чем у стран Балтии или даже у Белоруссии. Она и напомнила о себе 27 сентября 2020 г.

Послесловие. В ожидании новой бури?

44-дневная вторая карабахская война, разразившаяся осенью 2020 г., поворотный пункт не только для участвовавших в ней Армении и Азербайджана. Она изменила политический и военный баланс сил на Южном Кавказе, способствовала дальнейшему возвышению Турции как региональной державы, обозначила действительные пределы влияния России в Закавказье и степень реальной заинтересованности США и стран Евросоюза в этой части постсоветского пространства. Достижение Азербайджаном господства в воздухе с помощью беспилотников и барражирующих боеприпасов стало не только одним из главных факторов, решивших исход войны, но и дальнейшим развитием военного искусства в вооруженных конфликтах такого масштаба.