Бурлаки - [27]
Вслед за тройкой подъехали четыре подводы с добром, награбленным хозяином в счастливую навигацию.
Я глазел на обоз ловушкинского добра. Андрей Заплатный ткнул меня в бок:
— Ты, бурлачок, что привез из Верхокамья? Ничего? Одни вши! Учись у добрых людей, как бурлачить.
— Отруби руку по локоть, кто не волокет! — высказался Лука Ильич.
— Ты, старец божий, много ли наволок? — спросил Заплатный.
— Я? Ничего.
— Ну и помалкивай.
— Знаю. Самого меня жизнь до седых волос, до слепоты изволочила.
К нам в мастерскую привезли двери и разные рамы с судов для ремонта. Где угол сгнил, где надо заменить филенку, где переставить горбыль, где в рамах углы расшатались. Углы мы «садили» на клей да еще крепили шурупами.
— На реке сыро, — учил меня Лука Ильич, — клей от сырости размокнет, а шуруп, он, брат, медный, не размокнет.
Вместо дюймовых шурупов нам со склада давали двухдюймовые. Приходилось укорачивать их — обрубать зубилом. Пристроился я в сторонке с обрубком железной балки вместо наковальни и рубил. Прижмешь шуруп зубилом к наковальне, ударишь молотком, и… отрубленный конец с визгом летит направо, а шуруп влево, в стружку. Попробуй его найти. Положишь шуруп к себе головкой, стукнешь молотком — отрубленный конец летит в стружку, а шуруп прямо в живот. Больно до слез.
В конце дня кто-то заговорил со мной «под руку», я ударил неточно и сломал зубило. Лука Ильич побранил меня, по своему обыкновению, и отправил в слесарку.
— Иди, Михалка заправит.
Я спустился в слесарку. Кондряков работал у горна. Двое парней качали меха. В горне алела железная полоса.
— Дядя Кондряков, — попросил я, — нельзя ли заправить зубило?
А он даже не взглянул на меня. Вытащил клещами из горна железо, положил на наковальню, и парни с двух сторон заработали кувалдами. Во все стороны сыпались крупные искры. Один из парней огрызнулся:
— Не мешайся, шибздик!
Положили в горн новую полосу. Я опять попросил:
— Михайло Егорович! Мне бы зубило исправить. Сломалось.
Кондряков закурил и стал клещами перевертывать полосу в горне.
— Зубило мне надо исправить, — не унимался я.
И совсем неожиданно Кондряков обложил меня настоящим бурлацким матом. Никогда я от него не слыхал такой ругани. Не знал, что и подумать. Отошел от горна и сел от обиды на кучу железа.
Когда отковали вторую полосу, Кондряков сказал:
— Ховрин, давай зубило!
Я отдал. Он нагрел зубило в горне, заправил на наковальне, потом накалил добела и бросил в ведро с водой. Вода зашипела.
— Бери! — крикнул Кондряков. Я вытащил из воды свое несчастное зубило и исподлобья взглянул на Кондрякова. Он посоветовал мне:
— Никогда не говори под руку. Слышишь? Пошел отсюда!
Я бегом пустился в свою столярку. Когда мы после работы пришли домой, клеть оказалась открытой.
— Воры! — вскрикнул Лука Ильич.
— Что у тебя воровать-то? — со смехом сказал Заплатный. — Пилу беззубую?
В клети оказались новые квартиранты. У печи за перегородкой, где до этого спал Заплатный, поселился водолив с баржи дядя Афанасий с женой и годовалым сыном.
Хотя и стеснили нас эти сожители, и ребенок часто ревел, но зато стало у нас куда уютней, большая клеть приняла жилой вид. Луку от печки отставили. Кухарить стала жена водолива тетка Домна.
Маленький Илюшка начинал ходить. С Андреем Заплатным у него установилась особенная дружба. На обезображенного Заплатного незнакомому человеку и глядеть было жутко, а мальчишка больше всех тянулся к нему. В нерабочие дни Андрей Иванович из дому никуда не выходил. Все возился с Илюшкой, который с рук его не слезал.
Водолив шутил:
— Отбил ты у меня сына. Смотри, красавец, бабу не отбей. Отобьешь, так не возрадуешься.
К рождеству Домна сварила корчагу браги. В первый день праздника к нам собралась компания играть в лото.
На кон ставили по две копейки. Грызли семечки, пили бражку и «банковали». Лука Ильич вытаскивал из мешка «бочонки» и кричал:
— Барабанные палочки!.. Железная дорога!.. Два сапога пара!.. Вокруг… Кто кончил?.. Чертова дюжина! У кого нету? Дед! Восемьдесят девок…
«Чертова дюжина» — это тринадцать. А «два сапога»? А «дед»? Я не понимал, что это такое, и спрашивал соседа, часто закрывал на карте не ту цифру и проигрывал…
С крепкой браги стали заплетаться языки. Некоторые уже не видели знаков на картах лото. Все перепуталось. Заплатный сгреб со стола все карты, бочонки, пятаки и копейки и запел какую-то удивительную песню, которую никто из нас не знал. Подхватил ее только Михаил Егорович.
Говорилось в песне о нужде, о том, что рабочий одевает всех господ, а сам живет голым.
Вдруг открылась дверь, и песня оборвалась. В клеть вошел человек в шапке-ушанке, в залоснившемся полупальто на «рыбьем меху», с короткими рукавами. Кисти рук у него были неестественно искривлены. На груди висела дощечка, а на ней написано:
Вошедший помолился на икону и поздоровался:
— С праздничком, добрые люди. Не осудите, что помешал вашей честной компании.
— Проходи, садись! — пригласил его водолив. — Чего дрожишь? Замерз, видно?
— Нет! Болезнь у меня — подагра. Тридцать лет в Мотовилихе протрубил. Нынче по миру шляюсь. Кормлюсь кое-как.
Подробная и вместе с тем увлекательная книга посвящена знаменитому кардиналу Ришелье, религиозному и политическому деятелю, фактическому главе Франции в период правления короля Людовика XIII. Наделенный железной волей и холодным острым умом, Ришелье сначала завоевал доверие королевы-матери Марии Медичи, затем в 1622 году стал кардиналом, а к 1624 году — первым министром короля Людовика XIII. Все свои усилия он направил на воспитание единой французской нации и на стяжание власти и богатства для себя самого. Энтони Леви — ведущий специалист в области французской литературы и культуры и редактор авторитетного двухтомного издания «Guide to French Literature», а также множества научных книг и статей.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.