Буридан - [8]

Решив на время покинуть Двор чудес, чтобы направиться на поиски Филиппа, Ланселот Бигорн предвидел, что отсутствие может затянуться, а потому поручил одному из бродяг, на которого вполне мог рассчитывать, следить за сей милой парочкой и ежедневно приносить необходимое пропитание. Бетюнец отнюдь не намеревался морить своих пленников голодом.

Но увы, тюремщик-коммивояжер оказался в числе тех, что пали во время штурма баррикады на улице Святого Спасителя. Не исключено, что Бигорн даже видел его труп, но Ланселот был настолько поглощен более интересными делами и людьми, что Симон и Жийона напрочь вылетели у него из головы…

К тому моменту, когда мы к ним возвращаемся, то есть примерно через сорок восемь часов после ухода Ланселота Бигорна, эти двое так и не увидели ни одного человеческого лица и — что гораздо ужаснее — не получили ни малейшего кусочка хлеба, ни единой капли воды, чтобы подкрепиться или промочить горло.

Так что мы находим эту занятную парочку умирающей от голода и жажды и, к тому же, до смерти напуганной непонятными шумами, коими наполнила их уши битва. Первые часы, что последовали за сражением, протекли, однако, в относительном спокойствии.

Но когда резь в желудке дала им понять, что время обеда давно уже прошло, они начали беспокоиться.

— Ну и дела, — проворчал Симон, — неужто этот чертов Бигорн вознамерился посадить нас на диету?

Жийона пренебрежительно пожала плечами.

— Невелика беда будет, если немного и попостишься!

— Ты забываешь, Жийона, — отвечал Симон с несвойственной ему теплотой, — что мы находимся в одинаковых условиях, и что если я буду приговорен к посту, то и тебя будет ждать та же участь.

— Во-первых, это же не факт, — отвечала старуха еще более язвительно, — и потом, мне многого и не надо.

— Пусть так, но это немногое еще нужно получить, — заметил Симон не без логики.

— Получу, — огрызнулась Жийона, но с некоторой тревогой подумала: «А что, если моя судьба действительно связана с судьбой этого проклятого Симона? После того как мы едва не умерли вместе в темницах особняка Валуа, неужто мы теперь сдохнем с голоду здесь? Уж не венчала ли нас на самом деле смерть?»

Если Жийона, выгоды ради, и прощала или делала вид, что прощает Симона Маленгра за то, что тот, при известных читателю обстоятельствах, выкачал из нее все экю, она все равно этого не забывала и имела на него зуб, вследствие чего так открыто радовалась страданиям своего компаньона, даже несмотря на собственное плачевное положение.

— Что ж, посмотрим, — лаконично отвечал Симон, заканчивая тем самым разговор.

Время шло — медленно, неторопливо, — но никто не приходил.

Жийона начала беспокоиться всерьез.

Симона охватила холодная ярость, делавшая его отвратительные черты еще более отвратительными — одна из тех ужасных вспышек ярости, какие бывают у все просчитывающих и взвешивающих желчных типов, тем более ужасная в данном случае, что она никак не проявлялась внешне, и тот, кто был ею охвачен, напротив, стремился сохранять все свое обычное спокойствие и хладнокровие.

Вот только глаза Симона наливались кровью и, казалось, хотели еще глубже погрузиться в орбиты, взгляд становился еще более холодным, ноздри дрожали, тонкие, бескровные губы сжимались, исчезая во рту; цвет лица, обычно желтый, делался землистым, с кое-где проступившими черноватыми пятнышками.

Через несколько часов после того, как прошло даже время ужина, гнев и испуг Симона наконец-то начали находить свой выход. Сначала он звал на помощь, затем, видя, что все его призывы остаются без ответа, принялся наполнять комнату настоящими воплями.

Жийона пожала плечами и ухмыльнулась:

— К чему весь этот шум?.. Предупреждаю тебя милосердно: если будешь так кричать, у тебя вскоре пересохнет в горле и тогда.

Она закончила фразу преисполненным иронии жестом, указав на пустой кувшин, что валялся на полу.

На Симона этот аргумент, казалось, подействовал. Он прекратил свои завывания, бросился к двери и начал царапать ее ногтями, лупить по ней ногами и кулаками, тщетно пытаясь вышибить.

Жийона взяла табурет, уселась перед потухшим очагом и, решительно настроенная ничего не видеть и не слышать, опустила голову, обвив ее руками.

Вскоре Симон выбился из сил, гнев его поутих, и, успокоившись, он попытался обдумать положение здраво.

— Жийона! — простонал Маленгр.

— Что, Симон?

— Неужто мы подохнем в этой дьявольской дыре от голода и жажды, как две загнанные в нору лисицы?

— Лисица — животное хитрое и смекалистое, — поучительно отвечала Жийона.

— Что ты хочешь этим сказать? Помнится, когда Бигорн нас запер, и я заметил, что нам, похоже, крышка, ты вдруг воскликнула: «Да нет, еще поживем!.». Так что?..

— Ничего!.. Ты вспомнил про лисицу — я ответила.

— Да, но ты сказала, что лисица — животное смекалистое и хитрое.

— Разумеется.

— Следует ли это понимать так, что у тебя имеется какая-то мыслишка?

— Возможно!

— И что же это за мыслишка?.. Жийона, моя славная Жийона, ну скажи мне, что ты задумала. Я знаю, какими потаенными силами обладает твой проницательный ум. Видишь ли, я всегда полагал, что из нас двоих ты — наиболее башковитая. Да разрази меня гром, если я не говорю правду!