Буридан - [12]

Еще через несколько минут, совершив восхождение без особого труда, к нему присоединилась Жийона.

Руки и лица их немного перепачкались в саже, но они даже не обратили на это внимания.

В довершение их удачи луна, которая только что светила так ярко, что могла выдать беглецов, как только те оказались на крыше, неожиданно исчезла, скрывшись за тучей.

Тогда Симон Маленгр смерил взглядом высоту стены и отважно спрыгнул. Жийона, в свою очередь, вцепилась руками в какую-то трубу и затем уже сползла вниз, помянув двух или трех святых, каждому из которых она сочла необходимым пообещать по золотому медальону. Одним словом, наши двое сообщников благополучно оказались на земле, отделавшись легким испугом да парочкой пустяковых царапин.

Ланселот Бигорн, запирая Маленгра и Жийону в комнате, и не подумал осмотреть каминную трубу, иначе бы он увидел, что та не закрыта кожухом и птички легко могут выпорхнуть из клетки, в которую он их поместил. Однако же, выйдя из своей тюрьмы, беглецы еще не обрели свободу.

Им оставалось совершить самое сложное — покинуть Двор чудес целыми и невредимыми.

Медленно, с бесконечными мерами предосторожности, они крались в тени лачуг, вздрагивая каждый раз, когда им приходилось проходить мимо какой-нибудь двери или окна, где мерцал свет, припадая к земле при малейшем шорохе, задерживая дыхание.

Где именно они находились? Этого беглецы не знали, но продолжали двигаться вперед.

Они были в нескольких шагах от некоего, достаточно приятной наружности — наружности, конечно же, относительной — дома, внутри которого горели огни, когда услышали шаги и многочисленные голоса.

Навстречу шла небольшая группа бродяг, и через несколько секунд они неизбежно бы столкнулись с этими людьми нос к носу. Но, дойдя до опрятного домишки, группа остановилась, открылась дверь, поток света залил крыльцо, Маленгр и Жийона услышали возгласы, громкий, заливистый смех, шум опрокидываемых табуретов и, благодаря этому яркому свету, смогли как следует разглядеть тех, кто пришел, и тех, кто создавал весь этот шум. С губ до смерти перепугавшегося Симона Маленгра сорвалось лишь одно глухое восклицание:

— Бигорн!

Мошенник сломя голову бросился в темный закоулок, увлекая за собой дрожащую, как и он сам, Жийону.

IV. ЧТО СТАЛО С ВОСПОМИНАНИЯМИ АННЫ ДЕ ДРАМАН

Примерно в то же время, когда Симон Маленгр и Жийона искали выход из той комнаты, где их запер Бигорн, в Париже разворачивались события, о которых читатель непременно должен узнать. Для этого мы возвратимся к одному из персонажей этой истории, коим нам просто-таки жизненно необходимо заняться, пусть и на протяжении всего лишь одной главы. Мы имеем в виду Вильгельма Роллера — бывшего лучника из стражи королевы, которого Маргарита Бургундская приказала бросить в темницу, а Мабель вызволила.

Мы оставили его, получившего два удара — в спину и в грудь — кинжалом, на берегу Сены, у подножия Нельской башни: читатель даже помнит, а может, и не помнит, что Страгильдо оставил этот самый кинжал в ране, так как спешил присоединиться к королеве или же был чем-то озабочен настолько, что забыл столь ценное оружие. Деталь незначительная, но только не для нас. Вскоре читатель поймет, почему, а вместе с тем найдет и очередное подтверждение той банальной истине, утверждающей, что маленькие причины могут порождать большие последствия.

Дело в том, что кинжал этот Страгильдо получил от Маргариты Бургундской. Рукоять его была из чеканного серебра.

Так или иначе, но Вильгельм Роллер пролежал без движения и внешних признаков жизни примерно с полчаса, когда мимо, несмотря на ранний час, проходил какой-то бедняга, один из тех, про которых тогда говорили, что у них нет ни кола, ни двора, да и сейчас бы назвали попросту бездомным бродягой. В принципе, это одно и то же, за тем лишь небольшим исключением, что в те варварские времена подобный бедняга имел право спокойно бродить по городу и даже прикорнуть у какой-нибудь двери, положив голову на межевой камень. Ему не грозил никакой арест, тогда как в нашу, более изысканную эпоху сам факт того, что у тебя нет постоянного жилья, является правонарушением, которое наши отчие законы наказывают тюрьмой.

Брел, значит, этот несчастный себе по берегу, брел, но у Нельской башни вдруг остановился и произнес:

— Гляди-ка! Мертвяк!

Восклицание это было преисполнено не столько удивления, сколько надежды на нежданную прибыль.

И действительно: едва этот бродяга заметил безжизненное тело несчастного швейцарца, как его насупленное и бледное от голода лицо просияло, и он тотчас же направился к трупу, который и принялся неспешно обыскивать.

Но вскоре радость, еще мгновение назад озарявшая эту физиономию, сменилась отчаянием: в карманах швейцарца ничего не обнаружилось.

Человек, который производил осмотр, стоя на коленях, распрямился и тяжело вздохнул. В течение нескольких минут он с глубокой печалью смотрел на эту ничего ему не принесшую находку, затем пнул труп ногой и пробормотал:

— Мертвее мертвого. Но, похоже, я подошел слишком поздно; здесь уже и до меня побывали.

Когда он произносил эти слова, взгляд его упал на кинжал с серебряной рукоятью, и с радостным криком он вновь упал на колени.