Буреполомский дневник - [17]

13–08

Не успел вернуться – жизнь завертелась опять. Перед свиданкой ВТЭК обещали 1–го февраля, но состоялся он почему–то уже сегодня. Как и ожидалось – совершенно безрезультатно. По словам врачихи, нет томографии позвоночника и вообще никаких обследований (а рентген, видимо, не в счёт), надо ехать на "пятёрку" в Нижний обследоваться, а без этого они группу инвалидности дать не могут. А после этих ночных катаний в переполненном столыпине (обратно он точно будет переполнен, помню это по лету 2007, приезд сюда...) они всё равно ничего не дадут. Потому что люди без руки до плеча или без обеих ступней имеют здесь третью (рабочую, притом позволяющую сажать в ШИЗО) группу, а уж мне с обеими руками и ногами – на что рассчитывать? Так что овчинка выделки точно не стоит.

Пришло письмо от Е. С. с началом обещанной ею к постановке пьесы в мою защиту. Нетривиально это, причём в самом лучшем смысле – никогда в жизни пьес не писав, взяться за такое вот далеко не простое дело ради моего освобождения. Признателен я очень, хотя, конечно, в пьесе этой выведен несколько карикатурно. И большие сомнения в том, что пьесу эту удастся поставит у Любимова или Волчек, как планировала Е. С. Но, может быть, ей и это удастся, – я не особенно удивлюсь...

Да, а свидание... Больно это всё. Жёсткий "отходняк" первые несколько часов, почти до вечера 1–го дня, – от слишком резкого перехода из лагерной в почти (суррогатно–) домашнюю обстановку. На входе ещё не хотели пропускать книги, которые я сумками уже второй раз отдаю матери, чтобы увезла домой. Слишком бдительный мусор решил, что их надо не просто пролистать (не вложено ли письма и т. п.), но и внимательно просмотреть – не написал ли я чего на страницах, понемножку тут, там... А это очень долго. Бдительный идиот, что ещё о нём сказать. Сверхбдительный даже.

Хорошо, что на следующий день дежурил уже другой, которого – на вечерней проверке – удалось уговорить быстро пролистать все книги и отдать их матери (занести к нам в комнату). На выходе – дополнительный шмон баула с передачей, которая и так при приёме её специальными тётками в форме тщательнейше прошманывается. Вплоть до протыкания колбасы в вакуумной упаковке специальным железным щупом, после чего нарушается герметичность упаковки и колбаса портится. Только сегодня – в 1–й раз за три длительных свидания – удалось упросить этого не делать – так дежурный подонок, шмонавший баул на выходе, стал разрезать колбасу ножом! Счастье ещё, что из 4 или 5–ти батонов варено–копчёной ограничился одним, а то её всю можно было бы через 2 дня выбросить...

ФЕВРАЛЬ 2008

1.2.08. 6–25

Вот и февраль... На зарядку сегодня таки пришлось выйти – "мусора" ходили по всем баракам, и было ясно, что не минуют и нас. Увы, бороться с ними тут в одиночку невозможно с достаточной эффективностью. Их надо убивать, и тем держать ещё живых в страхе быть тоже убитыми, – но тут вместо этого перед ними заискивают, их боятся, с ними сюсюкают, когда они заходят в барак...

А суд по УДО, оказывается, будет 7–го февраля. Причём сообщили об этом моему адвокату (из самого суда, видимо), а мне тут пока ещё никто ничего не сообщал. Что ж, события моей жизни опять двинулись вперёд после полугода застоя... А дневальный "комнат длительных свиданий" Сергей, оказывается, после того, как меня вчера утром вывели, подошёл к моей матери и сказал:

– Ну что, Вы к нам больше не приедете, да?

– Почему это? – спросила она.

– Ну, вашего–то, говорят, освобождают...

Вот такие циркулируют здесь слухи, – но чем больше все (адвокат, мать, этот Сергей) говорят об этом, – тем меньше мне верится... Не стоит давать расцвести в душе цветам радужных надежд, зная, что потом их всё равно побьёт морозом жестокой действительности... Сидеть и сидеть ещё, – может быть, до самого "звонка", до 2011 г., и выбраться раньше нет никакой надежды.

Е. С. начинает с сегодняшнего дня голодовку за Алексаняна, – бывшего вице–президента "ЮКОСа", умирающего сейчас в "Матросской Тишине" и одновременно под судом. Понятно, конечно, – дело святое, спасать человека необходимо. Но при этом в душе – и так тоска, а тут ещё больше, так как, боюсь, теперь, случись у меня тут что–то важное и срочное, ей может быть уже не до меня...

2.2.08. 16–23

Как же вы все мне осточертели, суки! Так хорошо было на этом новом месте, где с нового года я сплю, – так нет, переложили рядом, на верх соседней шконки, этого мудака, шныря блатных, "прислугу за все", по терминологии Ильфа и Петрова. Он – главное, видимо, лицо в процессе производства "бражки", которым вся эта сволочь тут теперь занимается. И вот к нему постоянно ходят жаждущие алкоголя подонки – из блатных и не только. Это дерьмо в клетчатом бауле (канистра или большие бутыли) стоит под его шконкой, а с пришедшими активно обсуждается технология "производства". Да и сам он – наглый уголовник, очень типичный, в духе моего прежнего соседа по старому проходняку, и так же абсолютно беззастенчиво, будто так и надо, плюхается ко мне на шконку даже ночью, когда я уже лёг спать. Поистине, это целый тип, определённый стандарт человека (?) – наглый, бесцеремонный уголовник, уверенный, что всё в жизни для него только и существует, что все прочие специально для того и рождены, чтобы он мог жить за их счёт. И пусть некоторые правозащитники из левых, из комми или НБП–шников продолжают повторять старые советские байки о "социальных корнях преступлений", о том, что, мол, это они от голода и безработицы якобы "вынуждены" идти воровать, – у них на рожах написано, что и при наличии любой, самой высокооплачиваемой работы, они всё равно будут не работать, а воровать, – такова уж их природа. Так в них это заложено генетически, от многих поколений предков. И многие из них даже и не скрывают этого (что всё равно будут воровать, ибо так устроены) в откровенных разговорах.