Бурелом - [40]

— Заблудился, вот и спрашиваю про дорогу.

— Ишь ты, — покачал головой крестьянин. — А где проживаешь?

— На Ольховском кордоне.

— Ты что, сродственник Леонтию?

— Нет, приехал поохотиться.

— Ну садись, подвезу до свертка. А там дойдешь до дому пешком.

Крапивницкий взобрался на облучину телеги.

— Лошадь, я вижу, у тебя неважная. Доедешь ли до города?

— Как-нибудь доплетусь. Придется шагом ехать. На рысях-то мужики отъездили.

— Почему? — Крапивницкий задержал свой взгляд на крестьянине.

— По той причине, что товарищи не только хлеб, но и овес для лошадей забирают.

— Значит, недовольны мужики?

— Кто недоволен, а кто и рад. Известно, народ в деревне разный. — Возница провел рукой по сивой в колечках бороде. — А вопче-то, похоже, отфорсили, — закончил он с усмешкой.

— Как отфорсили?

— А так. Раньше в амбаре было густо, а теперь пусто. Да исшо велят веником подметать.

По тону собеседника Крапивницкий понял, что тот недоволен новой властью, но продолжал с ним разговор осторожно.

— Что-то колеса-то у тебя поскрипывают? — заметил он.

— Скрипят, как и сама мужицкая жизнь, — отозвался спутник. Помолчав, добавил: — Колесам нужен деготь, а мужику — пашня.

— Но ведь по новому закону земля теперь принадлежит народу. Разве ты об этом не знаешь?

— Знать-то знаю, да мне не легче от этого. Вот, к слову сказать, имел я землицы не так уж шибко много, а товарищи из совета взяли ее и отдали другим.

— А тебя что, совсем оставили без земли?

— Нет, пошто, дали десятин пяток.

— А сколько было?

— Подходяшшо. А ты что допытываешься? — спохватился возница. — Кто есть такой?

Крапивницкий помедлил с ответом. «Сказать или не сказать? Похоже, мужик настроен против советской власти. Может быть полезным. А впрочем, черт его знает, что у него на уме». Крапивницкий повернулся к незнакомому крестьянину:

— Значит, у вас обижают справных мужиков?

— По голове не гладят, — усмехнулся возница. — Однако сверток видать, — приглядевшись к лесной дорожке на кордон, заметил он.

Крапивницкий слез с телеги и, поблагодарив, углубился в лес.

«На обратном пути надо заехать к Леонтию; расспросить про охотника, что за человек», — подумал крестьянин и тронул коня вожжами.

Дня через два после встречи с незнакомым мужиком Крапивницкий увидел его на кордоне. Приезжий о чем-то расспрашивал лесника, изредка поглядывая на Алексея, сидевшего на крылечке дома. Затем подошел к нему и, сдернув с кудлатой головы стеженый, с поломанным козырьком картуз, поздоровался:

— Мое вам почтение.

— Здравствуйте.

— Поди, узнали меня?

— Помню.

Оглянувшись воровато на Леонтия, занятого тележными тяжами; спросил вкрадчиво:

— Похоже, без коня здесь живете?

— Да.

— Ежели желаете съездить к нам в Косотурье посмотреть одну лошадку, я за вами пошлю своего парня. Лошадь для вас найду добрую. — Видя, что Крапивницкий медлит с ответом, добавил: — Не сумлевайтесь. Поглянется, деньги подождем.

— Хорошо, посылай, — заявил тот решительно. — Только чтоб Леонтий не знал о моем отъезде в Косотурье. Я выйду от лесника дня через два к вечеру. Буду ждать подводчика на грани седьмого квартала, там, где стоит столбик с отметкой. Понял?

— Все будет в аккурате. — И, поклонившись низко Крапивницкому, вернулся к Леонтию.

— Что это за человек? — после отъезда крестьянина спросил Крапивницкий Леонтия.

Лесник махнул рукой:

— Косотурский богатей Лукьян Сычев.

— Что он так приубожился?

— Известно, не мила советская власть, вот и оболокся, как варнак. Дескать, смотрите, люди добрые, до чего довели меня большевики. Исть-пить нечего, и лопоть всю забрали. Хитрый мужик.

— Вот что, Леонтий. Я поживу у тебя еще денька два, а потом думаю заглянуть на второй кордон.

— Что ж, твое дело. Хочешь — живи у меня, не гоню. Увидишь объездчика — поклон передай. Дорогу-то найдешь? — спросил он озабоченно.

— Да. Бывал я там с отцом.

ГЛАВА 4

В назначенное время Крапивницкий был уже на месте. Стоял яркий предвечерний час. Запах хвои в начале мая был особенно ощутим. Тишина. Лишь на опушке в побуревшей с осени траве, пытаясь взлететь, назойливо жужжал неповоротливый жук. На пригорке, раскрыв вслед уходящему солнцу золотистые чашечки, блестели лепестками стародубки и, как бы стыдясь своего скромного наряда, робко выглядывали из старой листвы бледно-сиреневые подснежники. Затем лесное безмолвие нарушил стук колес приближавшегося тарантаса.

«Похоже, тот парень, о котором говорил Сычев», — подумал Крапивницкий и, взяв в руки ружье, прислонился к сосне.

Тарантас приближался. Была уже видна фигура человека, одетого, несмотря на теплынь, в солдатскую шинель.

«Вероятно, сын. Лукьяна. Тоже маскируется. Солдат, только какой армии», — усмехнулся Крапивницкий и, когда молодой Сычев приблизился, спросил:

— От Лукьяна?

— Ага, тятя послал за тобой. — Нестор внимательно оглядел Крапивницкого.

— Ты что, в армии служил? — садясь в тарантас, спросил он Сычева.

— Ага. На охране военного завода.

— На фронте был?

— Нет. — Нестор задергал вожжами. — Ну ты, байбак, — прикрикнул он на лошадь.

В сумерках, минуя главную улицу села, они подъехали из переулка к задним воротам сычевского дома.

На стук вышел, Лукьян. При виде Крапивницкого снял картуз и почтительно поклонился.