Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959) - [203]

7 сентября.

Возвращение детей. Катрин не может заснуть, потому что боится умереть (из-за боли в груди). Они еще такие маленькие существа, но их уже терзает такой страх – в конце концов, что может быть ужаснее и возмутительнее?

8 сентября.

Мне звонит Н.А.: только что умер Дерен. Наполовину парализованный, сошедший с ума, преследуемый собственной женой, которая опечатала его картины. Н.А. в отчаянии. Ничего не поделаешь. Бедный Дерен, я так любил его суровую силу. Слишком живой для того, чтобы жить.

9 сентября.

N. (и ее семья) всегда смешивали любовь со страданием и тревогой. Любить – значит страдать от чего-то или во имя чего-то. Для меня любовь всегда была неотделима от состояния веселой невинности. Стоило мне повстречать N., как я утонул в чувстве вины и потерял способность любить реально.

20 сентября.

Меня страшит не смерть, но жизнь в смерти.

Уничтожение не может устрашить того, кто много прожил.

Для создания чувства вины или наказания вовсе не обязательно иметь Бога. Для этого достаточно людей. Строго говоря, Бог нужен, наверное, только для основания невинности.

21 сентября.

Как он будет проповедовать справедливость, если он не мог заставить ее управлять даже собственной жизнью?

Чтобы прикончить свою семью ночью, изрубив ее топором, убийца разделся.

М.: «Ты скрытен, добр и (компенсируя все, что есть отталкивающего в доброте) слишком горяч, и порой несправедлив».

5 октября.

Ночная декорация Роттердама, всеми светящимися остовами своими устремленного ввысь над каналами.

Гаага.

Весь этот мир сгрудился на небольшом пространстве домов и воды, безмолвно прижавшихся друг к другу, и над городом шел дождь, долго, без передышки, и маленькие дети, некрасивые и капризные, управляли движением тихих машин, и прекрасные […неразб.] решетки королевского музея, чтобы вымыть фронтоны роскошных декораций, а дождь все лил и лил не переставая, и пианист на трехколесном велосипеде […неразб.] играл «Грусть» Шопена в сопровождении одного […неразб.] виолончелиста, и нищий с изысканными манерами подбирал благодушно брошенные монетки, гроши, падавшие с мягким звуком, – они были предназначены гримасничающим индонезийским богам, что виднелись в витринах и невидимо носились по воздуху Голландии, представляя собой ностальгические мечты лишенных собственности переселенцев. О, далекий остров Ява, чьи сыны прислуживают здесь в кафе, а на улице по-прежнему льет дождь, и в мокром воздухе витает чудесное воспоминание о девушке у двери, за которой скрывается неистощимый источник, свет для больного туберкулезом, и молчание старого брата Рембрандта, смотрящего на вечную страну своими бесстрастными глазами.

6 октября.

Целые дни льет дождь и дует холодный ветер […неразб.]. Это было там, в Роттердаме, – в новом никелированном Роттердаме – и в вечно промокшем Амстердаме; и здесь, в Гааге, где взгромоздившиеся на велосипеды с высоким рулем люди, словно траурные лебеди, кружились в хороводе вокруг охладевшего Вигвера, между живыми угрями рыбного рынка и чудесными украшениями в уродливых витринах того же цвета, что и палые листья, приклеившиеся повсюду к земле, и копченые селедки, долго путешествовавшие по золотистым морям. О, Сипанго […неразб.], Голландия, нежная Голландия, ты учишь смертельному терпению.

Обращение в серьезность. Серьезность – это согласие на ложь и признанное убожество. В остальном – спокойная искренность.

«Дон Жуан».

Она: Я всегда знала, что вы меня не любите. Но я любила вас. Когда вы со мной разговариваете, вы смотрите иногда поверх моей головы.

Он: Я не соблазняю – я адаптируюсь.

26 октября.

Противоположность реакции – не революция, а творчество. Мир пребывает в состоянии вечной реакции, то есть бесконечного страха перед революцией. Прогресс, если допустить, что он вообще существует, заключается в том, что творцы самых разных убеждений открывают формы, торжествующие над духом реакции и инерции, и значит революция им вовсе не нужна. Революция неизбежна, когда иссякают творцы.

Согласно Кёстлеру, в прежней судебной системе Турции смягчающим обстоятельством мог выступить тот факт, что преступление было совершено кем-то […неразб.].

Жимолость, этот запах связан для меня с Алжиром. Он плавал вдоль улиц, поднимавшихся к высоким садам, где нас ждали юные девушки. Виноградники, молодость…

По утрам белая роза пахнет водой и перцем.

«Жюли».

Последнее действие:

Ж. Я некрасива.

Д’Aл. Да.

Всё – во мне и в других людях, – что тянет меня вниз.

1 ноября.

Мне часто приходится узнавать, что я атеист, до меня доходят рассказы о моем атеизме. На мой взгляд, эти слова ничего не означают, они лишены смысла. Я не верю в Бога, и я не атеист.

Как творец, я дал жизнь самой смерти. Вот и все, что я должен был сделать, прежде чем умереть.

Павезе: «Мы дураки. Правительство оставило нам малую толику свободы, но и ту мы отдаем на откуп женщинам».

Рембрандт: слава до 1642 года, когда ему исполнилось 36 лет. Начиная с этой даты путь к одиночеству и бедности. Это более редкий и значительный опыт, чем просто жизнь неизвестного художника. О таком опыте еще никто ничего не сказал.

Б.К.[173]: «Эту духовную силу природа дает человеку не для того, чтобы он пользовался ею в одиночку. Она дарит ее для того, чтобы человек использовал ее за пределами собственной личности».