Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959) - [199]

6) Антисемитизм.

7) Глупость.

8) Жестокость.

Список остается открытым. Но мне и этого достаточно.

Дневник Толстого. Три дурные страсти.

1) игра (борьба возможна)

2) сладострастие (борьба очень сложна)

3) тщеславие (хуже всех других страстей)

«…считаю, – говорит он в одном из писем своей бабушке, – что без нее <религии> человек не может быть ни хорош, ни счастлив… но не имею религии и не верю».

Там же. «…видеть ужасную истину».

Октябрь 53 г. Вот благородная профессия, при которой мы должны безропотно позволять каким-то литературным или партийным лакеям наносить нам оскорбления! В другие, так называемые позорные, времена, у нас по крайней было право на провокацию, и мы не выглядели при этом смешными, и еще у нас было право убивать. Глупо, конечно, так говорить, но тогда нас нельзя было так просто оскорблять.

Есть люди, религия которых заключается в том, что они всегда прощают оскорбления, но никогда о них не забывают. Я не из такого доброго теста, чтобы простить оскорбление, но я всегда его забываю.

Те, кто способны вдохновляться одновременно Достоевским и Толстым и с одинаковой легкостью понимают и того и другого, – натуры опасные для самих себя и для других.

Октябрь 53 г. Публикация «Актуальных заметок II». Опись завершена: комментарий и полемика. Теперь – к творчеству.

Наутро после великих исторических кризисов просыпаешься больным, с дурным настроением, словно после бурной ночи. Однако нет аспирина, чтобы поправить физиономию истории, опухшую с похмелья.

Есть мысли, которые мы не высказываем и которые ставят нас над всем – в свободном и живом воздухе.

Говорят, что оказавшись в непреодолимом одиночестве после разрыва с Лу, Ницше гулял ночью по горам, возвышавшимся над Генуэзским заливом, разжигал там гигантские костры и смотрел, как они прогорают. Я часто думал об этих кострах, их отблески плясали на фоне всей моей интеллектуальной жизни. Наверное, по отношению к некоторым мыслям и некоторым людям, повстречавшимся на моем веку, я вел себя несправедливо, когда, сам того не желая, ставил их лицом к лицу с этими пожарищами, что вскоре обращали их в пепел.

Мелвилл говорил о «Моби Дике» в письме к Готорну: «Вот тайный эпиграф к книге: «Ego non batiso te in nomine…»[162].

Там же: «Когда я писал эту книгу, я думал об аллегорической конструкции, на которой держались бы и книга в целом, и каждая из ее частей».

Там же. Закончив «М.Д.» и прочитав восхищенное письмо Готорна: «Я испытываю странное чувство удовлетворенности и безответственности; никакого желания оргий».

И далее: «Познакомившись с Вами, я чувствую, что покину этот мир с меньшей горечью».

Ср. Тема притчи «Счастливое поражение»: благодарение Богу за это поражение.

Ницше. Религиозных людей можно было бы воспринимать как художников первого ряда.

Ницше: «Утренняя заря». «Никогда не умалчивай о том, что можно подумать против твоих мыслей, никогда этого не скрывай. Торжественно поклянись. Это первый долг верности, который ты обязан отдать своей мысли».

«По ту сторону…»: «Если у тебя есть характер, то есть и типичные пережитки, которые постоянно повторяются». Тогда возникает вопрос: найти пережиток и дать ему имя.

«К генеалогии…»: «Каждый, кто хоть однажды воздвигал «новое небо», обретал необходимые для этого полномочия в глубинах собственного ада».

«Полифонизм» некоторых натур.

Ницше («Человеческое, слишком человеческое»): «Вскоре я заболел, и это было больше, чем болезнь, я устал от постоянного разочарования во всем том, что вызывало энтузиазм у нас, современных людей…»

…«Здесь говорит человек страдающий и терпящий лишения, но он говорит так, словно он не страдает и не терпит лишений».

…«Став отныне одиноким, я восстал против самого себя во имя всего, что действительно было мне противоположно и заставляло страдать».

Единственная и гигантская цель: познание истины.

Вечное возвращение: Превозносить все, что есть и поклоняться его возвращению. (Если бы не метафизика, только это и осталось бы.)

Записка к Лу (1882). «В постели. Острый кризис. Презираю жизнь».

Необходимость аристократии. В настоящий момент могу представить себе только два решения: аристократия интеллекта или аристократия труда. Но интеллект сам по себе – не аристократия. И труд – тоже (примеры в обоих случаях очевидны). Аристократия – это не привилегия на определенные права, но прежде всего принятие на себя некоторых обязанностей, благодаря которым становятся законными и права. Аристократия – это самоутверждение и в то же время стремление быть незаметным. Чтобы забыть о себе во имя других (определение долга), интеллект не должен стремиться к привилегиям. Одни привилегии присущи аристократии изначально, другие являются полной противоположностью интеллекта. Она должна не утверждать или уничтожать себя, но утверждаемые ею ценности заставить служить другим. А значит, ей некуда идти, кроме как к труду, являющемуся и ее долгом, и ее пределом. С другой стороны, труд не должен приводить к сознательному или бессознательному отупению (всеобщее унижение интеллекта), которое может быть в равной мере и его сущностью, и его противоположностью (см. выше). Следовательно, труд должен стремиться именно к интеллекту. В настоящее время аристократия труда и аристократия интеллекта возможны только вместе, они должны признать друг друга, чтобы в один прекрасный день освятить единственный и высший образ человека.