Бунтующая Анжелика - [14]

Вот чего он добивался! Анжелика посмотрела на него с таким страданием во взоре, из ее груди рвались столь жаркие слова, что у нее перехватило горло. Он поторопился объясниться, не дав ей заговорить. Недаром все то время, что он провел у ее постели, пока она болела, он вел с ней этот мучительный молчаливый диалог.

Он хорошо ее изучил. Еще со времен ее несговорчивой юности, когда легкая, грациозная девушка, бродившая по разбитым дорогам Пуату, с вызовом поглядывала на него при встрече, он начал задумчиво присматриваться к ней. Но никогда она не казалась ему такой чужой и странной. Он не был уверен, что она пожелает вникнуть в его резоны. И потому заговорил властно и резко, как в тот день, когда она впервые появилась в его жилище, чтобы спросить, стоит ли ей выходить замуж за графа де Пейрака.

Теперь он внушал ей: «Идите к королю!» Но на все его доводы она лишь отрицательно качала головой.

— Поверьте, мне понятна ваша гордость. Но я уповаю на ваше здравомыслие. Забудьте обиды! Разве не обратились вы за помощью к монарху, когда вас пленили варвары, и разве он не откликнулся? Вы еще можете все исправить, если будете действовать с былой ловкостью. Вы снова возьмете в свои руки власть над человеком, которому бросили вызов, ваше влияние при дворе станет могущественнее, чем когда-либо!

— Нет, — твердила Анжелика. — Нет, нет!

Она вспомнила елейную усмешку алжирского адмирала, облаченного в расшитую золотом мантию. Перед ее глазами закачалось тело брата, повешенного в сумраке версальского парка. И она увидела вновь, как, полный скорбного величия, обернулся к ней ее второй супруг, Филипп дю Плесси-Белльер, как он посмотрел на нее последним долгим взглядом, перед тем как добровольно броситься под вражеские пушки.

Король отнял у нее все!

Она тряхнула головой, и рассыпавшиеся волосы придали ее царственному точеному лицу сходство с тем упрямым ребенком, что некогда поражал интенданта Молина своей буйной независимостью. Но вот она заговорила. Стала рассказывать о своем последнем путешествии. Она умолчала о подробностях, не назвала имени, но упоминания о «нем», мелькающие в ее речи, объяснили собеседнику многое.

— Поймите, я его не нашла. А может быть, теперь он действительно мертв.., от чумы или чего-нибудь подобного… Там так легко умереть…

Она задумалась, поникнув головой, потом прибавила, таинственно приглушая голос:

— ..Там еще бывают перевороты и бунты! Впрочем, это уже не важно. Я проиграла. Теперь я — только пленница.

Ее прозрачная рука без колец, которые были теперь слишком широки для исхудавших пальцев, скользнула по глазам, словно отгоняя навязчивое видение.

— Не могу забыть Восток. То, что я там пережила, все еще витает надо мной. Знаете, это похоже на огромный многоцветный ковер, по которому так хорошо ходить босиком. Могу ли я согласиться на то, чего желает король? Возвратиться в Версаль? Никогда! Меня тошнит от одной мысли об этом. Вновь окунуться в этот омут сплетен, интриг, заговоров? Вы, Молин, даже не представляете, чего требуете от меня. Нет ничего общего между мной теперешней, моими чувствами и тем существованием, на какое вы хотите меня обречь.

— Но вам следует выбрать: покорность либо бунт.

— Только не покорность.

— Тогда бунт? — иронически усмехнулся он. — А где ваши войска? Где оружие?

Его сарказм не смутил Анжелику.

— Вы забываете о том, чего король опасается, несмотря на все свое могущество. О ненависти к нему владетельных сеньоров. О сопротивлении провинций.

— Подобные вещи способны смутить королей только после того, как уже прольются реки крови. Не знаю, каковы ваши замыслы, но неужто пребывание у варваров приучило вас презирать жизнь человеческую?

— Напротив, мне кажется, что я поняла ее действительное значение. — Она вдруг рассмеялась, будто вспомнила нечто забавное. — ..Султан охотно рубил одну-две головы поутру, для возбуждения аппетита. Там жизнь и смерть переплетались так тесно, что каждый день приходилось решать вопрос, что же действительно важно: жить или умереть. Вот так и учишься познавать себя.

Старик медленно качал головой. Да, теперь она себя знала — это-то и лишало его надежды. Пока женщина сомневается в себе, ей еще можно внушить что-либо путное. Когда она достигла зрелости и вполне владеет собой, следует готовиться к худшему. Ведь она теперь повинуется лишь собственным законам.

Он всегда предчувствовал, что многогранная натура Анжелики сулит немало сюрпризов. Новые свойства ее характера будут настигать ее, как морские валы, после каждого серьезного столкновения с жизнью. Ему бы хотелось замедлить поступь этой судьбы, неостановимый порыв, уносящий ее вперед. Но Анжелика самозабвенно отдавалась бегу событий, на каждом новом повороте с чисто женской гибкостью подстраиваясь к новым обстоятельствам и обнаруживая у себя самые неожиданные свойства.

«Может быть, — думал он, — ей было так хорошо в Версале потому, что она все одолела? Тогда, чувствуя себя победительницей, вкушая от плодов власти, богатства и наслаждения, она поддавалась доводам разума, была решительной и непоколебимой. Теперь же волна таинственных злоключений вынесла ее из тенет великосветской жизни. Она рассталась с иллюзиями и поняла, что ее сила — в свободном проявлении чувств, а слабость — в неспособности подчиниться строгим порядкам двора…»