Бунтарка. Берег страсти - [4]

Виктор рассмеялся:

— К сожалению, мадемуазель, должен объявить, что ваш корабль тонет.

Она взяла его за руку и повела назад к дорожке, оглянулась через плечо и увидела, что лист, сверкая, качается посреди озера.

— Однако Свобода продолжает плыть. Так оно будет и впредь.

В четверг днем Вивиан расположилась на сеновале конюшни и внимательно просматривала следующую партию писем от своего дяди, которые тот присылал с отвратительной регулярностью три раза в году, с тех пор как покинул Францию. Не хватало только одного письма — с выражением соболезнований по поводу смерти ее матери шесть лет назад. Она не знала, применима ли к нему презумпция невиновности: возможно, он написал, когда узнал об этом, но письмо могло потеряться; может быть, отец нашел это письмо слишком тягостным и не сохранил его. Вивиан вспомнила прохладные казенные соболезнования, которые получила весной, и краткую, резкую записку, в которой дядя сообщал о приезде, и ее снова стали обуревать дурные предчувствия.

Все же ей предстоит встретиться не с кровным родственником, а с человеком, которого Шерси усыновил еще мальчиком. Его великодушно и не очень строго воспитали ее дедушка с бабушкой, не делая секрета из того, что ему в конце концов самому надо будет завоевать место в этом мире, ибо титул, имение и все состояние Шерси целиком достанутся Роберту, ее отцу. Таким образом, Жюль Ролле де Шерси, решив избрать карьеру военного, стал курсантом военного училища и сразу после женитьбы Роберта покинул Мирандолу, чтобы служить в армии в звании капитана. Это случилось в 1758 году. Во время войны с Англией его отправили в Канаду, и с тех пор он находился за океаном и ни разу не приехал к тем, кто воспитал его, дал ему благородное имя.

Вивиан лукавила, когда сказала Виктору, что Жюль де Шерси не оказал никакого влияния на ее американскую мечту. Совсем наоборот, еще малышкой она воображала, как бесстрашный дядя сражается с англичанами в девственных верховьях Святого Лаврентия и за Аппалачами. Особенно привлекательным этот образ стал, когда девочка узнала, что приключения завели дядю далеко, к Великим озерам, и он оказался в компании свирепых индейских воинов, ставших союзниками французов. Но это было давно, и сейчас ничто не свидетельствовало о том, что ими руководили высокие идеалы или чувства. То немногое, что теперь было известно о нем, говорило о голом практицизме, и он просто высмеет ее высокие чувства. В результате Вивиан смирилась с той истиной, что Жюль де Шерси из тех людей, кто хранит верность — если ему вообще знакомо это качество — только собственной карьере. Дяде был безразличен дом, приютивший его, и он решил вернуться только сейчас, когда законный граф де Мирандола покинул этот мир и лишь молодая женщина является ему преградой на пути к богатству.

Вдруг кто-то вошел в конюшню. Спрятав письма под соломой, Вивиан подошла к лестнице. Внизу у въездных ворот стоял высокий мужчина, одетый в черное, и в сапогах, будто только что скакал на коне. Она начала спускаться вниз, не понимая, как работники конюшни могли позволить этому незнакомцу расхаживать здесь, но те наводили порядок в сбруйной. Свет падал на него сзади, и он казался совершенно черным — волосы были туго стянуты сзади и у висков сияли, словно черный янтарь, его кожа загорела, а глаза скрыла тень.

Когда девушка приблизилась к незнакомцу, он не проронил ни слова, и любезная улыбка сошла с ее лица: хотя она, собираясь в конюшню, и надевала самую скромную одежду и обувь, однако не думала, что выглядит служанкой.

— Месье, я была бы признательна, если бы вы представились и сообщили, по какому делу сюда явились.

Сейчас она стояла в дверях. Он повернулся к ней, и в солнечном свете его глаза засверкали бледно-зеленым цветом. Эти глаза смотрели на нее без всякого любопытства.

— Мне нужно встретиться с мадемуазель де Шерси.

— Почему вы, в таком случае, не подождали у парадного входа?

— Я ждал, но кругом царит полный беспорядок, и слуги ничего не знают. Я только понял, что ваша хозяйка час назад ушла в этом направлении. — Голос звучал мрачно и сурово, соответствуя внешнему виду, а ледяной взгляд обеспокоил ее.

— Почему вы считаете, что она сочтет нужным говорить с вами?

— Она обязана говорить со мной. Я ее опекун.

Вот он и явился раньше, чем она ожидала, и застал ее врасплох. Он уже оскорбил ее, упрекнув за плохое ведение хозяйства, и, не спрашивая разрешения, всюду успел сунуть свой нос.

Вивиан не успела и слова сказать, как дядя продолжил:

— Если не ошибаюсь, вы моя подопечная. Прошу прощения — вы выглядите моложе своих лет и не так, как я ожидал.

Она твердым голосом ответила:

— Если бы вы хоть раз явились сюда за истекшие восемнадцать лет, то увидели бы, как хорошо управляется это имение. И ошибочно не приняли бы меня за ребенка.

Он едва заметно улыбнулся:

— В таком случае, полагаю, вы готовы принять меня в гостиной приличествующим случаю образом? — И, поклонившись, надел шляпу, которую держал в руке, и уже собрался уходить.

— О, месье, думаю, вы успели и туда заглянуть точно таким же образом, как и сюда.

Едва заметная улыбка исчезла.