Бунтари и бродяги - [39]

«Я на ней буду вешаться».

Она гоготала над этой чертовски остроумной шуткой так долго и громко, что мне показалось, она ни разу в жизни не слыхала ничего смешнее. Впрочем, на следующий день ей было явно не до смеха.

Подходя к тому месту, где я сидел, он продолжал курить сигарету, держа в руках моток совершенно новой веревки, и, чтобы пройти мимо, ему пришлось через меня переступить. Он чуть не задел своей ногой мое плечо, и тогда я сказал ему, чтобы он смотрел, куда идет. Однако, не думаю, чтобы он услышал мои слова, потому что он даже не обернулся. Вокруг почти никого не было видно. Дети еще сидели в кино, а их папы и мамы уехали в центр города за покупками.

Парень спустился по двору к своей двери, а я направился вслед за ним, потому что меня не взяли в кино и мне нечем было заняться. Заходя в дом, он оставил дверь приоткрытой, поэтому я открыл ее и вошел вовнутрь. Но я сразу остановился, продолжая сосать большой палец одной руки и не доставая из кармана другую, потому что увидел его. Мне кажется, он понял, что я прошел в дом за ним следом, потому что сейчас его глаза двигались более естественно, но взгляд все же оставался пустым. «Дядя, что вы собираетесь делать с этой веревкой?» — спросил я его.

«Я на ней повешусь, сынок», — ответил он таким тоном, как будто проделывал это уже несколько раз и привык отвечать на подобные вопросы.

«Зачем, дядя?» Возможно, из-за этого вопроса он подумал, что я — маленький наглый приставала.

«Просто я так хочу, вот почему», — сказал он, убирая со стола всю посуду и перетаскивая его в центр комнаты. Затем он залез на него, чтобы привязать веревку к лампе. Стол скрипел и казался довольно шатким, однако вполне подходил для того, что он задумал сделать.

«Дядя, лампа вас не выдержит», — сказал я ему, думая о том, что здесь мне предстояло увидеть более интересное зрелище, чем киносериал «Джим из джунглей».

Но на этот раз он разозлился и обернувшись, сказал: «Займись своими делами!»

Я ожидал, что он меня прогонит, но он этого не сделал. Он завязал веревку таким замечательным узлом, как будто был матросом или капитаном. Делая это, он насвистывал себе под нос веселую мелодию. Затем он слез со стола, оттолкнул его обратно к стене и поставил на его место стул. Он совсем не выглядел мрачным, у него не было того недовольного выражения лица, как у нас в семье, когда мы пребываем в дурном расположении духа. «Если бы он выглядел хоть наполовину таким недовольным, как мой папаша бывает дважды в неделю, то, скорее всего, повесился бы уже много лет назад», — сказал я себе. Но он крепко привязал веревку и сделал на ней отличную петлю, потому что, очевидно, много тренировался, ведь это, как ему казалось, будет последняя вещь, которую он сделает в своей жизни. Но я знал кое-что, чего не знал он, потому что с того места, где он стоял, этого было не видно. Я видел, что веревка его не выдержит, и сказал ему об этом еще раз.

«Заткнись, — произнес он, впрочем, вполне спокойным голосом, — или я тебя вышвырну отсюда».

Я не хотел пропустить эту сцену, поэтому не стал возражать. Он снял кепку и повесил ее на вешалку, затем — пальто и галстук, и бросил их на диван. Я совсем не боялся, как будто мне тогда уже исполнилось шестнадцать лет, а все потому, что мне было очень интересно. Я был десятилетним мальчишкой, и прежде мне ни разу не представлялся случай посмотреть, как вешаются люди. До того, как он надел петлю себе на шею, мы даже успели подружиться.

«Закрой дверь», — попросил он, и я сделал, что он мне сказал. «Ты смышленый мальчик для своих лет», — произнес он, пока я сосал большой палец. После этого он вывернул содержимое своих карманов и положил на стол. Там были: пачка сигарет, мятные конфеты, залоговый документ, старый гребешок и несколько медных монет. Он взял пенс и протянул его мне со словами: «Теперь послушай меня, сынок. Я сейчас повешусь. Когда у меня будет петля на шее, будь добр, толкни как следует ногой этот чертов стул и отшвырни его подальше. Договорились?»

Я кивнул.

Затем он надел на шею веревку и затянул ее, как будто это был галстук, который он только что снял.

«Дядя, для чего вы это делаете?» — спросил я снова.

«Потому что мне все осточертело, — сказал он очень несчастным голосом. — Жена от меня ушла, и у меня нет работы.»

Я не хотел с ним спорить, потому что, судя по тому тону, с которым он произнес эти слова, ему только и оставалось, что повеситься. У него было довольно странное выражение лица: готов поклясться, что даже когда он со мной говорил, то не видел меня перед собой. Это было совсем непохоже на тот мрачный вид, какой часто бывает у моего папаши. Поэтому, думаю, мой папа никогда не повесится, что бы в его жизни не случилось плохого, потому что он никогда не смотрит на часы, как этот парень. Взгляд моего папы прямо пронизывает до мозга костей, так что невольно отступаешь назад и стремглав бежишь из дома. А этот парень смотрел как бы сквозь меня, поэтому можно смотреть прямо ему в лицо и знать, что он не сделает тебе ничего плохого. Так вот, теперь я убедился, что мой папа никогда не повесится, потому что смотреть ему прямо в лицо — дело рискованное, несмотря на то, что он тоже часто бывает без работы. Возможно, мама бросит его первая, и тогда он сделает это; но нет, я отбросил эту мысль, она никогда не сделает это, хоть он и создал ей скотскую жизнь.