Бунтарь - [4]

Дантист попробовал на прочность путы:

— Речь у них шла о смоле, а где смола, там и перья. Но ведь они пока не знают вашей настоящей фамилии, так ведь?

Пьянчужке надоело гримасничать, она с маху разбила бутылку о камни мостовой и ввязалась в перебранку товарок, делящих грязные рубашки Натаниэля. Рядом с галдящими бабами плюгавый очкарик сосредоточенно листал отобранную у юноши записную книжку, внимательно разглядывая вложенные между страниц бумаги. Там же лежала и вся наличность юноши: целых четыре доллара. Потеря их весьма чувствительно ударила бы Натаниэля по кошельку, но сейчас он страшился другого: его фамилия была указана в качестве адресата на конвертах нескольких писем, одно из которых очкарик уже изучал. Быстро просмотрев остальные конверты, недомерок в упор уставился на юношу и громко произнёс:

— Старбак, да? Ваша фамилия — Старбак?

Толпа притихла. Десятки взоров скрестились на молодом человеке. Вперёд протолкался краснорожий бородач:

— Старбак?

Натаниэль затравленно огляделся по сторонам. Полицией и не пахло. Несколько респектабельного вида джентльменов с любопытством наблюдали за происходящим из здания напротив, не обнаруживая, впрочем, ни малейшего желания вмешиваться. Две-три горожанки глядели на юношу с сочувствием, но и только. Единственный, кто не терял надежды усовестить сограждан, — кальвинистский пастор в тёмном сюртуке и характерном галстуке в виде перевёрнутой «V». Пастырь сорвал голос, и сорвал напрасно, ибо на сброд, чей патриотизм был сдобрен ударной дозой спиртного, его увещевания не производили на малейшего впечатления.

— Что притих, господин хороший? — бородач сгрёб Натаниэля за ворот и вывернул кисть так, что юноша начал задыхаться, — Твоя фамилия Старбак?

Изо рта у него летела слюна и воняло гнилью, густо замешанной на винных парах.

— Да, — прохрипел Нат.

Кроме писем, фамилия была вышита на изнанке его сорочек.

— Родня? — на лбу бородача вздулись вены, белки водянистых зёнок налились кровью. Передние зубы отсутствовали, мутная паутинка слюны свисала с нижней губы на неряшливую бороду, — Ну, отвечай! Родич?

Среди писем, хранящихся в блокноте, имелось одно от отца, так что юноша кивнул:

— Сын.

Бородач издал победный клич (из числа тех, которыми в дешёвых балаганах обмениваются играющие краснокожих дикарей фигляры), и, оставив в покое шею молодого человека, объявил:

— Это сын Старбака! Мы поймали Старбакова ублюдка!

— Господь на небесах! — еле слышно выдохнул дантист, — Теперь вам конец!

Немного нашлось бы имён, упоминание которых заставляло кулаки южан сжиматься крепче, а кровь в жилах кипеть, нежели имя преподобного Элиаля Старбака. Разве что Авраама Линкольна, Джона Брауна да Гарриет Бичер-Стоу на Юге ненавидели сильнее.

Преподобный Элиаль Старбак являлся последовательным противником всего, чем жили и дышали южные штаты. Жизнь свою он посвятил непримиримой борьбе против рабства. В проповедях он вдохновенно бичевал рабовладение, обличал двоедушие южан, высмеивал их пафос, оспаривал доводы. Непримиримая позиция, занятая преподобным в деле освобождения негров, прославила его имя далеко за пределами североамериканского континента, и вот ныне, когда весть о падении форта Самтер выплеснула на улицы южных городов торжествующие массы черни, в Ричмонде, штат Виргиния, такая толпа сцапала одного из отпрысков Элиаля Старбака.

По правде, Натаниель отца ненавидел и ничего общего с ним иметь не желал, но кто его сейчас об этом спрашивал бы? Отродье ненавистного Старбака угодило к ним в лапы, и предвкушение близкой мести пьянило простые души почище любого виски.

— Вздёрнуть его!

— Шпик!

— Любитель ниггеров!

Ком конского дерьма вылетел из толпы, но вместо Старбака, которому, собственно, и предназначался, попал в плечо дантисту.

— Отчего же я не остался в Филадельфии! — простонал Берроуз.

Короткая перепалка относительно дальнейшей участи пленников вспыхнула и погасла. Пара проходимцев, товарищи тех, что укатили на реквизированной фуре, успокоили толпу сообщением, что за смолой уже послали, а перья принесут с матрасной мануфактуры на другом конце квартала.

— Пора преподать выскочкам урок! — вопил бородач, наседая на беспомощных жертв, — Вы, янки, совсем распоясались! Думаете, вы лучше нас, южан?

Он разжал ладонь и сдул в лицо дантисту горсть перьев:

— Чем выше занесёшься, тем больней упадёшь, понял?

— Я — простой зубной врач, сэр. Просто врач, — воззвал к его разуму Берроуз.

— Он — зубник! — объявил бородатый под общий гогот.

— Выдрать зубы зубнику! — предложил кто-то.

Вернулась телега. На дне её стояла парующая бочка. Фуру остановили в шаге от пленников, и вонь смолы перебила пропитавший город табачный запах.

— Начнём со Старбакова семени! — выкрикнул тот же голос.

Заводилы решили иначе. Морли Берроуза, дантиста из Филадельфии, отвязали от решётки и, не обращая внимания на его слабые протесты, подняли на телегу.

— Вы следующий, янки, — оповестил Старбака дотошный очкарик, — Как вы очутились здесь?

Говорил он без злобы, и лукавить Натаниэль не стал:

— Леди сопровождал.

— Леди? Какую леди? — заинтересовался очкарик.

Какую… Лживую и распутную тварь, горько думал Старбак, в которую он втрескался по уши, чтобы в итоге очнуться от любовного угара здесь, в Ричмонде, без дома, без будущего и почти без гроша.