Бунт на корабле, или Повесть о давнем лете - [22]

Ну ладно, они ушли, а мы — раз некому нас записывать, — мы даже и не сговаривались, это само собой получилось — пошли палата на палату в бой! Первый этаж двинулся на второй воевать с подушками! Ох ты, что это было!

Пух летел, как дым. Как белый дым разрывов.

Подушки как бомбы, как мины и как снаряды.

Простыни стали плащами, парашютами и крыльями.

Одеяла тоже летали, разворачиваясь в воздухе наподобие старинных драконов. А полотенца были тюрбанами или плётками.

Орать можно сколько хочешь. Если Гера уснул, то его раньше, чем надо по времени, не разбудишь. Спал он, как камень, как могильная плита. Так что мы и вопили и пели. Прыгали, бегали и всласть лупили друг друга подушками.

Тапочки шлёпались с размаху об стенки и в потолок. Вылетали в раскрытые окна, а там в овраг — и ищи их потом!

Но главное оружие, ясное дело, — подушки. Не увернулся ты вовремя — и как трахнет тебя по голове, так ты и повалишься на кровать. А с кровати — брык на пол!

Кровати-то пружинные, трясутся. Разве устоишь, когда сетка под тобой ходуном ходит, а сверху тебя — по голове. Но зато и падать не больно и весело.

Оглушат тебя подушкой, и хоть и сильно дали, хоть и гудит в голове, но не больно — мягкая ведь вещь подушка…

Здорово это было! Просто ничего лучше не помню за обе смены.

Орали мы так, бегали, даже устали, и скоро бы всё кончилось само собой. Но тут кто-то нечаянно, в пылу боя, побежал, прыгая с тумбочки на тумбочку. А его как раз с трёх сторон подушками! Закачался он на тумбочке, потерял равновесие и, чтобы не грохнуться на пол, прыгнул на первую попавшуюся койку…

А тут Гера спал, ни о чём таком не подозревая… И как ляпнется тот мальчишка ему на кровать двумя ногами, со всего размаха!

Мы все замерли, остолбенели. А Гера как заорёт спросонья! И вскочил…

Но сам ещё не проснулся как следует, только обалдел от неожиданности. Может, даже ему приснилось в этот миг, что полено его наконец-то настигло…

Мальчишка тот дёру дал. Никто и не запомнил, кто это был…

И все мы бегом по местам!

А Гера схватился за голову — глаза закрыты, рот разинут — и побежал из палаты. Но куда? Ноги понесли его вкривь и вкось, ударился он об стенку, а уж потом, случайно и рикошетом, попал в дверь и вылетел на лужайку. Там сел на траву и принялся постепенно просыпаться…

Когда Гера немножко очухался и вернулся в дом, все

'Некоторые даже посапывали для правдоподобия или похрапывали.

Мы-то с Шуриком и подавно — мигом взлетели к себе на чердак. Одно было плохо — у меня не оказалось подушки!

Но я-то свою и не брал, когда побежали мы вниз, воевать. Значит, сцапал кто-то… В общем, неважно, что и как, а важно, что улетела моя подушечка, и сейчас — это я понимал прекрасно — пойдёт Гера по койкам проверять: у кого этой самой подушки нет… Что делать-то?

Возможно, всё обошлось бы в тот раз, если бы опять не Сютькин. Они вернулись всей компанией с клубники и прямо на Геру нарвались, а он давай их ругать за то, что отряд бросили. И тогда они ему пообещали, что быстро, прямо сию минуту, найдут ему того, чья это лишняя валяется подушка…

Шурик посмотрел на меня с испугом и с жалостью, потом к стенке отвернулся. А я, я вместо подушки свернул одеяло в комок и его подложил под простыню, сам лёг и другой простынёй накрылся. Может, не заметят как-нибудь?

Но они заметили, Сютькин и Витька-горнист. И подушку мою мне бросили. Грязная она, по ней ногами ходили…

— На, держи, — сказали они мне. — Не притворяйся, что спишь. Ещё ответишь за Герин живот. Попомнишь!

23

— Опять Табаков! — сказала старшая вожатая Полина. — И драку затеял, и до чего дошёл — на вожатого напал! Позор!

Она ещё и сама, видно, толком не разобралась в том, что и как было, но ведь должен же быть виноватый, если что-то случается. А меня она уже знает: я — врун!

Раз что-то произошло — кто-то должен ответить. Это закон. А уменя подушки как раз не оказалось на месте…

— Что, попался, который кусался! — сказал Сютькин.

— Давай вставай! Пошли, — сказал Витька-горнист.

Привели его? Хорошо, — сказала Полина им, а мне: — Ты ступай на веранду совета лагеря, сиди там и жди. После полдника будем решать, как нам с тобой быть. Хулиган!

Я не хулиган и ничего не делал. Можете у всех ребят и у Шурика Ломова спросить, если мне не верите.

— Он спит, твой Ломов. — И Сютькин ухмыльнулся. Я вспомнил, что Шурик действительно будто и вправду спал, когда они меня уводили: и дышал так, и не повернулся! Но я-то знал, что он не спит, и он знал, что я знаю! Испугался, что ли?

Пока меня вели, Витька по дороге прогорнил подъём, так что я шёл — смешно сказать! v- как король какой-то: со свитой и с трубадуром… Вернее, как пленный король.

Они заперли меня на пустой веранде, а сами пошли полдничать.

Но ничего смешного не было, особенно потом, когда они меня стали разбирать за всё это. Собрались и вожатые, и совет лагеря, и Галя с Валей там были, и Сютькин, и Витька, и другие ребята из нашего отряда, которые все тоже дрались подушками не хуже моего.

Только я-то стою перед ними, а они сидят за столом. Не было лишь Спартака — третий-ближний отряд как раз находился в походе. И мы бы пошли после них, да теперь не поведёт нас Гера. Пропал походик… Они только вчера ушли на два дня с ночёвкой… Вот бы и мне с ними! Я бы котёл тащил и выучился бы разжигать костёр одной спичкой. Я ведь уже пробовал это делать в своём шалаше… А ещё лучше, если бы они ушли попозже и сейчас был бы тут Спартак вместо этой мамы Карлы, которая даже слушать меня не хочет. Что ей сказал Гера, тому и верит. А он-то и сам ничего не знает, ведь он спал! Ведь мы целый час воевали подушками прямо над его головой, а он даже не шевельнулся, а теперь говорит, что всё знает.