Бунт на борту - [49]

Руки Папена, без отдыха манипулировавшие с кранами машины, затекли, и он позвал на смену Модильяни.

Усевшись около румпеля, Папен снова погрузился в воспоминания.

…В Венеции Папен предложил свои знания, свой талант первому гонфалоньеру Венецианской республики. Вельможа не нашел для ученого лучшей должности, чем должность «придворного крысолова». Но бедность не выбирает, и Папен ночами расставляет хитроумные мышеловки. А днями он снова работает, без конца производя опыты.

Папен ловил венецианских мышей до тех пор, пока его самого не поймала страшная мышеловка — венецианская подводная тюрьма. Патрона Папена — гонфалоньера — уличили в заговоре против дожа. Гонфалоньера благополучно удавили, а Папена, которого вельможа считал чем-то средним между истопником и лакеем, ни разу не снизойдя до разговора с ним, якобы как соучастника заговора, опустили в камеру подводной тюрьмы. Но оказалось, что даже и венецианские тюрьмы выпускают иногда своих узников.

Папен бежал из тюрьмы при помощи Модильяни, который после этого не покидал уже ученого, превратившись в верного Санчо Панса при новом «рыцаре печального образа», как часто называл сам себя Дени Папен.

Потом ученого пригласил к себе на службу ландграф Карл I, дал ему звание профессора и предложил немедля… спроектировать фонтаны для ландграфского замка.

Фонтаны так фонтаны! Чем они хуже мышеловок? И Папен начинает строить фонтаны для забавы его светлости ландграфа. Но свободное время Папен отдает новому своему изобретению — поршню, который приводился бы в движение взрывом пороха в цилиндре.

Таким образом, почти за триста лет до изобретения газомотора Папен работал уже над идеей двигателя внутреннего сгорания.

Когда до ландграфа Карла дошли слухи о новых опытах Папена, он при свидетелях, как мальчишку, распек пятидесятитрехлетнего профессора:

— Запомните, милейший, порох нужен нам для благородных военных целей! А качать воду, возить тяжести должна чернь. Для этого и создал ее господь бог!

Опыты с пороховым двигателем пришлось прекратить. Папен ищет забвения в очередном своем изобретении — он хочет использовать способность пара сгущаться при охлаждении. Работа эта была доведена им до конца. Папен построил машину, поднимавшую значительные грузы. Но однажды машина взорвалась. Это был первый за все время существования Земли взрыв парового котла.

Обвалившимися от взрыва кирпичами ушибло любимого жеребца ландграфа (для опытов Папену был отведен сарай, примыкавший к конюшне). Неизвестно, какую кару обрушил бы взбешенный властелин на голову несчастного ученого, если бы Папен вовремя не бежал.

В Кассель Папен вступил без гроша в кармане, рука об руку с верным Модильяни, несшим чемодан ученого, набитый лишь бумагами, книгами и чертежами.

Итак, снова впереди неизвестность, снова нужда и бедствия.

Живя впроголодь, ученый работает над крупнейшим своим изобретением. Соединив вместе все прошлые изобретения: котел с предохранительными клапанами, машину, работающую на основе охлаждаемого пара, поршень, приводимый в движение тем же паром, Папен строит первую паровую машину. Но ей надо дать какое-то практическое, жизненное применение. И у него возникает мысль построить паровое судно. Машину установили на «Драконе». Лунной ночью, боясь насмешек кассельцев, Папен и Модильяни на веслах вывели «Дракон» на середину Фульды и поставили его носом против течения. Надо было приступать к испытанию машины. Котел уже сопел и шипел, с трудом сдерживая бурлящую в нем неуемную силу. Папен медлил. А что, если все труды его жизни — обман, миф?

Он опустил руку на кран, отвернул его и зажмурил глаза. Услышал шипение освобожденного пара. Поспешно закрыл паровой кран и так же ощупью открыл кран водяного холодильника. Опять шуршанием и скрипом ответил металл. Скорее паровой кран, теперь снова водяной, и снова…

— Мы плывем! Клянусь святой блудницей Магдалиной, мы плывем!

Этот крик Модильяни, крик неописуемого удивления, ударил в уши Папена залпом тысячи тысяч кулеврин. Он открыл глаза и увидел… Да, «Дракон» плыл, плыл без паруса, без весел и против течения!

Словно благословляя землю, людей, все живущее, Папен поднял натруженные, костлявые руки:

— Ради этого мига стоило шестьдесят лет топтать землю! Стоило. Жизнь не прожита даром!..

Это было весной 1707 года.

На следующее же утро Папен показывал столпившимся на набережной кассельцам свое изобретение. И тут кто-то пустил по адресу Папена страшное слово: «Колдун! Его шкуну двигает нечистая сила!..»

И, как снежный ком, начала расти ненависть кассельцев к Папену. А в конце концов суеверный ужас толпы, кем-то искусно подогреваемый, вылился в намерение сжечь «Дракон», о чем кассельцы вчера и объявили без стеснения Модильяни.

— Синьор, Мюнден! — крикнул итальянец.

— Мюнден! — радостно крикнул в ответ Папен. — Значит, десять английских лье уже за кормой! Молодец «Дракон»!

4

— Я думаю зайти в Мюнден, чтобы набрать там дров для машины, — сказал Папен, поворотом румпеля ставя «Дракон» носом к городу. — Нам нужны самые лучшие, самые сухие дрова.

— А я думаю, что нам не стоит заходить в Мюнден, синьор! И чем скорее мы минуем этот проклятый город, тем лучше для нас.