Бунт на борту - [26]

За флагманом вошли в залив минные крейсеры «Воевода» и «Абрек», миноносцы «Ретивый» и «Послушный». Один из кораблей отряда, учебное судно «Рига», остался в Ревеле. Он проводил стрельбу у острова Нарген.

«Какая грозная сила! — думал Минес, любуясь кораблями. — Мы должны направить ее на борьбу за революцию!..»

Глухой ночью, в часы «собачьей вахты», лодка с тремя большевиками подошла к эскадре. На берегу, в соснах, свистели первые взмахи шторма.

Кочегар № 122

Тесное таранное помещение «Памяти Азова», куда не только офицеры, но и кондукторы[19] редко заглядывают, было набито матросами. Шло собрание корабельной большевистской организации. Председательствовал широкий в плечах, с густыми черными усами на твердом, волевом лице артиллерийский квартирмейстер[20] Нефед Лобадин. Справа и слева от Лобадина стояли члены комитета — стройный, высокий красавец гальванерный квартирмейстер Петр Колодин и румяный смешливый баталер[21] Степан Гаврилов. Рядом с ним стоял Оскар Минес, переодетый в матросскую форму. Говорил Степан:

— Надо немедленно начинать! Не терпится братве вцепиться в глотку царю-батюшке! Потемкинцы и очаковцы начали — мы, азовцы, закончим. А нам, балтийцам, сподручнее сшибать с трона царя. Нам до Питера ближе, чем черноморцам! — Степан задорно улыбнулся.

— Правильные слова! — заговорили матросы, но в задних рядах кто-то сказал ядовито: — Царя сшибать азовцы задумали, а в 1905 году не вы ли заслужили царское спасибо и удостоились лобызания ручки ее величества царицы?

— Это не мы, это офицерье и шкуры-кондукторы лобызали! — загудели возмущенно матросы. — А мы ее, стерву, так бы лобызнули!

— На собрании чужие есть! — шепнул Минес Лобадину. Тот поднялся на цыпочки, вглядываясь. Потом сказал сердито и встревоженно:

— Тильман, ты как сюда попал? Ребята, ну-ка, задержите его!

Но уже хлопнула дверь горловины за выбежавшим Тильманом.

— Плохо получилось! — покачал головой Лобадин. — Уж больно у нас на крейсере команда разношерстная. Кроме основного состава, на который мы, как на каменную гору, надеемся, есть переменники-ученики. Переменники, за малым исключением, в революционном смысле материал совсем сырой. Тлеют, а не горят, хоть ты что! Ох, и тяжело будет!

— Революцию вообще тяжело делать! — серьезно ответил Минес. — А скажите, Нефед Лукьяныч, у вашего комитета есть связь с другими кораблями?

— И даже очень тесная! Партийные организации имеются на «Риге» и на «Абреке».

— А на «Воеводе» и на миноносцах сочувствующие выявляются. Сознательные и боевые есть ребята! — добавил Колодин.

— Это же огромная сила! — воскликнул Минес.

Собрание продолжалось.

А в это время Тильман докладывал торопливо пристегивавшему палаш и револьвер старшему офицеру крейсера капитану второго ранга Мансурову:

— В таранном отсеке собрались. Бунт готовят!

Мансуров замысловато, по-матросски выругался и вылетел из каюты.

Собрание вынесло решение поручить комитету тут же, немедленно разработать дальнейший план восстания и самое позднее через час сообщить его партийцам. А пока всем, кроме комитетчиков, выйти на палубы. В отсеке было невыносимо душно, кое-кому стало даже дурно. В этот момент влетел матрос:

— Полундра! Сюда Мансуров топает!

Словно по боевой тревоге колоколов громкого боя, матросы бросились к горловине отсека и разбежались по палубам. И когда появились капитан второго ранга Мансуров и вахтенный начальник, отсек был пуст. Но Мансуров уже узнал от Тильмана, что на корабле есть посторонний человек. Он вызвал караул и пошел по жилым палубам. На одной из коек лежали два человека. Один был знакомый Мансурову матрос, второго он не знал.

— Ты кто такой? — послышался строгий вопрос.

— Кочегар номер сто двадцать два.

— Нет у нас такого, — засмеялся Мансуров. — Взять его!

Минеса схватили и обыскали. Нашли заряженный браунинг и запасную обойму. Арестованного отвели в офицерскую ванную комнату и поставили четырех часовых, в число которых попросился Тильман. Дверь в ванную оставили открытой, а часовым было приказано заколоть арестованного при малейшей попытке к бегству.

Действовать по-флотски!..

В носовой части артиллерийской палубы Нефед Лобадин опять собрал большевиков. Всем было ясно, что действовать надо немедля. Через час уже будет поздно: Минеса отправят на «Воеводу», и на рассвете минный крейсер уйдет в Ревель.

— Не теряй время, командуй! — вырвалось нетерпеливо у Петра Колодина. — Упустим время — и нас брезентом накроют, как потемкинцев!

— Значит, решили! — свободно и легко вздохнул Лобадин. — Действовать по-флотски! Все за одного, один за всех!

— Трави до жвака-галса[22]! Ура! — подкинул бескозырку веселый Степан Гаврилов. — Да здравствует наша родная, самая красивая, самая желанная революция!

На верхней палубе щелкнул вдруг револьверный выстрел. Сверху из люка кто-то крикнул:

— Лейтенант Захаров застрелил матроса! Ребята тоже не стерпели — по башке прикладом… Богу душу отдает!

— В ружье! — крикнул Лобадин. — Выключай свет! В темноте нам виднее! Ребята, за мной!

Крейсер погрузился в темноту. Выбегая на палубу, Лобадин услышал за собой топот матросов.

С тремя партийцами он бросился выручать Минеса. С фонариками в руках они вбежали в коридор. Дверь в ванную открыта, караула нет, в дверях Минес.