Бунт континента - [7]

Шрифт
Интервал

— Если такие речи услышит ректор Купер, ты вылетишь из колледжа в два счета.

— Молчание подданных — главная опора власти тиранов.

— Боже правый, кто это говорит?! Ты пробыл в Америке меньше года и уже готов указывать колониям, как им следует вести себя. Еще полгода назад в этой самой комнате ты восхвалял устройство Британской империи, мудрость английских законов, прозорливость парламента в Вестминстере. Что же произошло?

— Постановление о закрытии Бостонского порта все перевернуло. Именно правительство лорда Норта нарушило священные законы и традиции Англии. Вместо того чтобы разыскать виновных в уничтожении груза чая и предать их суду, они обрекают на тяжкие лишения двадцать тысяч жителей города. Чем это лучше поступка последнего римского императора Феодосия, который за убийство своего наместника перебил семь тысяч жителей Фессалоник? Люди пришли смотреть представление в цирке, а посланные императором легионеры заперли ворота и начали рубить всех подряд, включая старых и малых.

— Древнюю историю ты знаешь лучше меня и всегда сумеешь извлечь из нее красочный пример. Но на сегодняшний день простая правда состоит в том, что бостонцы в любой момент могут прекратить блокаду. Для этого достаточно выполнить вполне умеренные требования парламента: возместить Ост-Индской компании стоимость уничтоженного товара, арестовать злоумышленников и отправить их на суд в Лондон.

— Да неужели ты не видишь...

Гамильтон вдруг понял, что не знает, как опровергнуть это возражение, и умолк. Такое случалось с ним и раньше. Его ум, увлекшись какой-нибудь идеей, кидался на противников ее, как полководец, верящий, что смелая фронтальная атака всегда приносит победу. Такой полководец не хочет тратить время на подтягивание резервов, на подвозку боеприпасов, на разведку. Только вперед! И сколько раз ему доводилось терпеть поражение и потом втайне корить себя за детскую порывистость.

Пять лет назад, на Санта-Крусе, ему запала в голову идея вооружить их торговый корабль пушками. Он пытался убедить владельцев, что это простой и надежный способ обезопасить себя от пиратов. Чем платить страховым компаниям, не проще ли купить за те же деньги четыре десятифунтовых орудия и установить их открыто на палубе? Один вид сверкающих стволов отпугнет разбойников и заставит их удалиться на поиски более легкой добычи.

Владельцы терпеливо объясняли ему, что пушки не стреляют сами, что к ним необходимо приставлять артиллеристов. И это не могут быть те старички, которым поручено извещать горожан о наступлении полудня выстрелом с крепостной стены. Придется нанимать команду профессионалов, которая будет стоить недешево. А где гарантия того, что эти профессионалы в какой-то момент не предпочтут захватить корабль со всеми товарами и не станут сами заниматься пиратским ремеслом?

В глубине души юный Александр признавал резонность их аргументов. Но идея так завораживала его, что он возвращался к ней снова и снова. Могущество, таившееся в орудийных стволах, пленяло его. С детства он любил играть в морские бои, победно проносясь мимо сверстников, осыпая их ядрами и брандсгукелями то с левого, то с правого борта. Его маленький рост переставал что-то значить, если он стоял рядом с заряженной пушкой, держа в руках горящий фитиль. Когда в порту появлялся многопушечный британский фрегат или бриг, он находил любые поводы, чтобы сбегать на причал и полюбоваться ими.


Пора было отправляться на митинг. Приятели, выйдя за ворота кампуса, сразу окунулись в пеструю толпу на Бродвее. Клерки из торговых контор, разноплеменные матросы с кораблей, стоявших в гавани, уличные торговцы, городские чиновники, служанки с полными провизии корзинами, заляпанные известкой штукатуры, загорелые фермеры текли и текли, заражаясь друг от друга настроением дневной деловитости. По мостовой время от времени проезжали верхом посыльные, офицеры городской милиции, плантаторы из Южных штатов. Катили коляски с дамами, укрывшимися под прозрачными зонтиками, в соломенных и фетровых шляпах, копирующих лондонскую моду.

— И всех этих прелестных женщин ты хочешь лишить главной радости их жизни! — воскликнул Роберт Троп. — Если вам удастся добиться бойкота английских товаров, они останутся без этих кружевных накидок, без румян, без шелковых лент, так поэтично трепещущих на ветру, без корсетов из китового уса, так изящно охватывающих их талии. О, как жестоки могут быть начитанные мужчины!

— Твои башмаки, твой жилет, твой ремень с серебряной пряжкой тоже, насколько я знаю, были сделаны не по эту сторону океана. Не о себе ли ты льешь эти горькие слезы сострадания?

Трава на общинном поле должна была сражаться не только с горячим солнцем, но и с тысячами подошв, топтавших ее этим летом каждое воскресенье. Но каким-то чудом она ухитрялась зеленеть до сих пор. Посредине торчал высокий шест, на вершине которого блестело и слегка поворачивалось под ветерком составленное из стальных букв слово «СВОБОДА». Собравшаяся здесь толпа была более однородной по виду, городские франты и модницы остались на Бродвее. Председатель митинга Александр Макдугал, заметив Гамильтона, призывно замахал ему рукой, пригласил подняться на помост и занять одно из кресел, приготовленных для ораторов.


Еще от автора Игорь Маркович Ефимов
Зрелища

Опубликовано в журнале "Звезда" № 7, 1997. Страницы этого номера «Звезды» отданы материалам по культуре и общественной жизни страны в 1960-е годы. Игорь Маркович Ефимов (род. в 1937 г. в Москве) — прозаик, публицист, философ, автор многих книг прозы, философских, исторических работ; лауреат премии журнала «Звезда» за 1996 г. — роман «Не мир, но меч». Живет в США.


Стыдная тайна неравенства

Когда государство направляет всю свою мощь на уничтожение лояльных подданных — кого, в первую очередь, избирает оно в качестве жертв? История расскажет нам, что Сулла уничтожал политических противников, Нерон бросал зверям христиан, инквизиция сжигала ведьм и еретиков, якобинцы гильотинировали аристократов, турки рубили армян, нацисты гнали в газовые камеры евреев. Игорь Ефимов, внимательно исследовав эти исторические катаклизмы и сосредоточив особое внимание на массовом терроре в сталинской России, маоистском Китае, коммунистической Камбодже, приходит к выводу, что во всех этих катастрофах мы имеем дело с извержением на поверхность вечно тлеющей, иррациональной ненависти менее одаренного к более одаренному.


Пурга над «Карточным домиком»

Приключенческая повесть о школьниках, оказавшихся в пургу в «Карточном домике» — специальной лаборатории в тот момент, когда проводящийся эксперимент вышел из-под контроля.О смелости, о высоком долге, о дружбе и помощи людей друг другу говорится в книге.


Неверная

Умение Игоря Ефимова сплетать лиризм и философичность повествования с напряженным сюжетом (читатели помнят такие его книги, как «Седьмая жена», «Суд да дело», «Новгородский толмач», «Пелагий Британец», «Архивы Страшного суда») проявилось в романе «Неверная» с новой силой.Героиня этого романа с юных лет не способна сохранять верность в любви. Когда очередная влюбленность втягивает ее в неразрешимую драму, только преданно любящий друг находит способ спасти героиню от смертельной опасности.


Кто убил президента Кеннеди?

Писатель-эмигрант Игорь Ефремов предлагает свою версию убийства президента Кеннеди.


Статьи о Довлатове

Сергей Довлатов как зеркало Александра Гениса. Опубликовано в журнале «Звезда» 2000, № 1. Сергей Довлатов как зеркало российского абсурда. Опубликовано в журнале «Дружба Народов» 2000, № 2.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.