Бунт Ивана Иваныча - [6]

— Хорошая погода сегодня! — начал Лозовский, помолчав. — Люблю такую погоду. Вот и герой этого романа любит этот белый тон, этот серебряный сумрак, располагающий к мечтам. Иногда я не прочь мечтать сам, хоть и терпеть не могу мечтать о несбыточном. А вы любите мечтать? Страсть как любите, и притом о несбыточном. Замечаю по тоске ваших глаз. Да и так слыхивал я от вас сужденьица и упованьица — ого-го-го! Одним словом, вы недаром фурьерист. Так вы не каждый день гуляете? А мне казалось, каждый день.

Он снова замолчал. Иван Иваныч нахмурился.

— Видите ли, дружище, вот что я вам скажу, — вдруг начал Лозовский задушевно и понизив голос. — Мы хоть почти и ровесники, да я практичнее вас, и поэтому выслушайте меня. Ради неба, дружище!

Он крепко пожал ему руку и посмотрел в глаза дружеским взглядом. Лоб Ивана Иваныча разгладился, неловкое чувство пропало на этот раз уже совершенно. Он окончательно сообразил, к чему клонит Лозовский. «Хочет, чтоб я исповедался ему», — подумал он. Но, расположившись к нему так благожелательно, он почувствовал в то же время, что надо быть настороже, и решил всё скрывать и даже прикрыть всё ложью, приписав встречи с Сонечкой, если станет спрашивать о них Лозовский, простому случаю. Поэтому и лицо он сделал себе такое, что оно, будучи открытым, наперёд уже говорило, что «нет, брат, шалишь, ничего от меня ты не вытянешь, ибо и вытягивать нечего».

Действительно, Лозовский сначала ничего от него не вытянул. Иван Иваныч кивал головой, пожимал плечами, произносил: «ну, нет!», «помилуйте, батенька, что вы», «клянусь вам», «да уверяю же вас», всё с оттенком в высшей степени убедительной искренности и внутренне недоумевал, почему так легко ломать ему эту комедию, причём видел, что положение Лозовского постепенно становится двусмысленным, и тот уже не знает, как из него выпутаться. Лозовский, впрочем, не прямо завёл речь о том, влюблён Иван Иваныч в Сонечку или нет, и если влюблён, то чего от неё ожидает, а издали, намёками, вопросами; но, может, оттого ему и труднее было покончить с этим разговором солидно и с сохранением надлежащего достоинства. Однако же, когда-нибудь надо было покончить. Иван Иваныч, быстро давая ответы Лозовскому, всё оставался неуязвим, провидя каждый раз, что означает тот или этот вопрос, и какие произойдут результаты, если сказать так, а не этак, и в душе восхищался собою. «Экий я политик, — думал он, — право, и не подозревал!» Он сделался смел, развязен и боек. Наконец, он сказал со смехом, в котором резко прозвучала заигрывающая нотка:

— Однако, послушайте, Илья Петрович. Вы вот начали с того, что хотели преподать мне нечто вроде совета — что ж именно вы мне посоветуете и по какому поводу?

Лозовский смолк, сделал недовольную гримасу, взглянул на Ивана Иваныча так, как будто хотел сказать: «Мой совет — отстать от Сонечки», и, взявшись за шапку, застегнул пиджак, что Ивану Иванычу показалось знаком, что пора прекратить дружеские излияния и приятельскую беседу. Он пожалел, что увлёкся, хотел поправить ошибку и стал удерживать гостя, безо всякого заигрывания, прося его высказаться до конца. Но Лозовский улыбнулся в бороду, дескать «и из этого поведения твоего могу я заключить, какие у тебя чувства, а больше хитрить с тобой незачем, лицемер ты этакий», и встал, глянув в окно.

— Потолковали и довольно, — произнёс он и спросил с оживлением. — А каков роман-то, а?

Улыбка в бороду и этот вопрос лишили Ивана Иваныча твёрдости, с какой он вёл весь предыдущий разговор. Вопрос был двусмысленный. Эти двусмысленности и остроты всегда позволяли Лозовскому выходить сухим из воды. Иван Иваныч соображал некоторое время, что бы такое ответить; наконец, сказал:

— Мне нравится, да…

— Прелесть, что такое! — подхватил Лозовский. — Хотя я уверен, — продолжал он, идя из гостиной в залу, — что этот его мечтательный герой кончит какой-нибудь гадостью и заранее не сочувствую ему… Не правда ли?..

— Я с вами не согласен, Илья Петрович, — сказал Иван Иваныч слегка дрогнувшим голосом. — Герой — хороший человек…

— Уверяю вас, он — просто дрянь, — возразил Лозовский презрительно и посмотрел на Ивана Иваныча с брезгливым выражением.

— Мне кажется, — сказал Иван Иваныч, — что дрянь — этот вот филистер, который фигурирует в романе в качестве дельца и развивателя молодой барышни. Она его не любит, а он всё-таки лезет к ней со своим законным браком… Дрянь и даже свинья, — заключил Иван Иваныч убеждённо.

Лозовский иронически улыбнулся и пытливо взглянул на Ивана Иваныча, которому опять между тем сделалось досадно, зачем это он злится и обнажает перед соперником свою душу.

В передней гость, надевши пальто и шапку, произнёс с небрежным зевком:

— Что, вам не скучно? Поехали бы вместе со мной куда-нибудь… Поедемте!

— Куда? — спросил Иван Иваныч с недоумением.

— Поедемте к Сонечке, — сказал Лозовский, понизив голос. — Превесёлая девочка.

— Это какая же Сонечка? — спросил Иван Иваныч, бледнея. — Я… О ком вы говорите?

— О Свенцицкой! — отвечал Лозовский, очевидно наслаждаясь смущением Ивана Иваныча, вдруг переставшего владеть собой.

— О Свенцицкой? — сказал Иван Иваныч сурово. — Так это не Сонечка и не девочка. Это — Софья Павловна… Что за тон, как это так можно!