Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs. - [214]

— Борис, нет! — крикнул Симак, но тот уже скинул пальцем резиновую пробку, и уже вливал в себя прозрачную жидкость.

Люди в тишине с напряжением вглядывались в Бориса. Аскет по удобнее перехватил «Кедр». Вдруг тело Левинца судорожно передёрнулось, мышечный спазм превратил его лицо в пластмассовую маску. Он застонал, дёргаясь всем телом, упал на пол. Его трясло, и его стон постепенно начал превращаться в звериное рычание. Никто и не заметил, как с бережливой медлительностью опустилась на пол стеклянная, литровая бутылка, из которой он отхлебнул. Вдруг рычание, издаваемое человеком, валяющимся на грязном полу, стихло. Лицо разгладилось, он застыл без движения. Беркут осторожно шагнул вперёд, но Наёмник остановил его. Вдруг тело Левинца дёрнулось, он с места вскочил на ноги:

— Ну что, повелись? — смеялся он.

— Дурак ты, Борис! — констатировал Симак.

— Пацаны, кто спирта хочет? — предложил Левинц, подняв с пола бутылку. — Пацаны, да вы что? Я же просто пошутил?

Люди без слов удалились из комнаты, оставив человека с бутылкой в обществе молчаливых скелетов. Борис достал из рюкзака пустую флягу, и перелили в неё спирт.

— Серый, — говорил Симак, — Вы зря ушли, лучше было бы, если вы бы остались на первом уровне. А с тварями мы бы и сами справились!

— С ней всё будет нормально! — прочитал мысли друга, Беркут. — Винт ожил, Мишин так вообще рвётся в бой! Они в хороших руках, с ними всё будет хорошо, если мы найдём выход отсюда!

— Пацаны, вы что, обиделись? — Левинц вышел из комнаты в холл.

— Заткни пасть! — зло бросил ему Аскет.

— Я это… больше не буду! — пообещал Борис.

— Этого видишь? — кивнул Наёмник на распластавшийся в соседней комнате труп Шмыги. — Вот он точно больше не будет! И меньше тоже не будет!

— Да я просто пошутить хотел! Не надо так серьёзно ко всему относиться!

— Эта шутка чуть не стоила тебе пули! — отозвался Аскет. — И я не сгущаю краски!

— Пошутил, посмеялся над своей шуткой, — говорил Егерь, — Всё, теперь за дело! Времени на юмор больше не осталось!

Тут они услышали нарастающий гул, и уже знакомые щелканья реле.

— «Х-1» — прокомментировал Аскет.

Войдя в комнату, они увидели, как труба за стеклом наполнилась сварочными вспышками. Конвейер смерти вновь выбрасывал из страшной трубы нечто.

— Афганец! — догадался Аскет, и голос его, впервые, дрогнул.

Выпавшее из трубы тело, наполнилось движением. Человек встал — это действительно был он, это был знакомый каждому, их друг. Казалось, что его лицо угадило в мясорубку: кожа вместе с мясом была содрана, из большой, рваной дыры на щеке виднелись зубы.

— Твою медь! — воскликнул Левинц, увидев наполненные ненавистью, белёсые глазницы.

Афганец, двигаясь рывками — как непослушная марионетка, — медленно подошёл к стеклу. Ненависть погасла в его глазах, они наполнились грустью и тоской. Он приложил руку к стеклу, словно бы хотел прикоснуться к своим живым, друзьям, будто он хотел дотянуться до них, и согреться живым, человеческим теплом. Звериную злобу внутри него, сменила человечность, смотревшаяся неестественно, отражаясь на страшном лице ожившего мертвеца. Показалось, что по изуродованной щёке, медленно скатывается слеза. Вдруг в проломе стены, за его спиной, появился человек. Это был старик. Его лицо не было обезображено ранами и порезами, лишь глаза не имели зрачков. Он был одет в белый, запятнанный свежей кровью, халат. Седые волосы были аккуратно зачёсаны на бок. В руке его был зажат пистолет. Он медленно поднимал его, направляя ствол в Афганца. Люди что-то кричали, пытаясь привлечь внимание Афганца к подстерегающей того опасности, но тот не отрываясь, жадно всматривался в лица своих друзей, страшными глазами, будто бы наполненными изнутри молоком. Но в них не было ни злости, ни агрессии, ни ненависти. Почти беззвучно хлопнул выстрел. Пуля угодила точно в голову Афганца. Тело его медленно осело, лишь рука, ладонью прислонённая к холодному и грязному стеклу, всё не хотела подчиняться закону притяжения, и оседать вместе с телом. Пальцы жадно цеплялись за скользкое стекло, и вот уже его тело безвольно рухнуло на пол. Рука какое-то время ещё прислонялась ладонью к стеклу, но затем, вслед за телом, медленно упала на пол. Лицо старика за окном, озарила улыбка, которая переросла в истерический смех, звук которого не был им слышен. Зато все видели, как содрогалось его тело, в приступе смеха; как в открывшемся рту, показались почерневшие зубы. Борис с силой ударил в стекло. Врач, — именно на представителя этой профессии был похож человек, — тут же стал серьёзным. Он степенно прошёл по комнате, обойдя страшную трубу. Перешагнул через распластанное на полу тело Афганца, и подошёл к самому стеклу. Затем он нажал на какую-то невидимую кнопку, и его голос появился здесь, в этой комнате, передаваемый хриплыми, гудящими, динамиками:

— Зи але веедн штебн!* (Sie alle werden sterben!/ Вы все подохнете!*) Зи алле ландн ин дер хёлло!**(Sie alle landen in der Hölle/ Вы все попадёте в ад!**) — он вновь засмеялся, теперь его раскатистый смех казался страшным громом перед наступающей бурей.

Его голос не соответствовал его возрасту, морщинами отпечатавшийся на его лице. Голос был грубым, и каким-то грудным — у людей не может быть такого голоса, лишь машина способна издавать подобные звуки.