Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs. - [205]

— Предлагаю поставить тут пулемёт! — сказал Беркут. — И посадить одного человека рядом с пулемётчиком, для подстраховки.

— Разумно! — согласился Аскет. — Ты за пулемёт и сядешь, а Мишин пусть тебя прикрывает! — он немного подумал, затем добавил: — Отставить. Мишин нам будет нужен там — его винтовка с бронебойными пулями может нам ещё пригодится! Винтовка пусть теперь у него будет — раз уж он оказался таким классным стрелком! Прикрывать тебя будет Левинц, с автоматом.

— Что если к нам подкрадётся та тварь, с пуленепробиваемым панцирем? Чем от неё отбиваться? — спросил Беркут, не возражавший против назначения.

Было видно, что за время, проведённое в Городе Фрица, он привык исполнять команды, не обсуждая.

— К «шмайссерам» много боеприпасов? — спросил Аскет, после минуты раздумий.

— Полно! — ответил Беркут. — У каждого в рюкзаке по две-три пачки. Да и так, россыпью — килограмм десять будет.

— Отлично. Тогда так, Симак и ты, Терех — вы тут побудьте, на случай. А мы пока сходим с Серёгой за пулемётом, заодно устроим ревизию боеприпасов.

Они ушли, глухие удары толстых подошв о бетон долго ещё раздавались в освещённом жёлтым светом коридоре. Симак и Терех остались одни.

— Должно быть, свет загорелся и там! — Егерь кивнул головой вверх.

— Скорее всего; — устало ответил Симак.

Терех погрустнел. Минут десять они сидели в полной тишине.

— Ради чего? Ради чего всё это? — вдруг неожиданно громко, вскрикнул Егерь.

Симак от неожиданности даже отскочил в сторону.

— Какого хрена нам тут надо? Гибнуть ни за что, ради какой-то мрази, ради Фрицев, Чехов и Крапов, которые через день и не вспомнят, кто такой Андрюха Афганец! Ради какого-то Наёмника, зэка и мясника, «КГБэшника» в шкуре вора, или вора в шкуре «КГБэшника»! Какого хрена мы тут делаем? А, Симак, ты мне можешь на это ответить?!

Видимо воспоминания об Афганце дернули натянутую до предела струну в душе этого человека, и его прорвало, как прорывает переполненную водою дамбу. Симак молчал.

— Молчишь? А я тебе скажу, ради чего! Ради бабла, всё ради сраных бумажек, которыми Афганец даже подтереться теперь не сможет! И я тоже ради них полез в эту кашу! Всё эти деньги, будь они прокляты! Раньше мы воевали за Родину — она у нас была. А теперь мы за кого воюем? За какие-то листы крашенной бумаги? Я не хочу так жить, я не хочу быть наёмником, готовым за деньги унижаться и выполнять чужие приказы, против которых твоё нутро, твоя сущность! Теперь нет Родины, есть страна, Федерация, — мать её, — где каждый сам за себя, как волки в лесу живём — кто слабее — того и в расход! И своих ведь бьём, наших, может убитые нами люди — наши родственники через колено, — мать их! Раньше страной правили, помнили, что от их действий зависит миллионы жизней и судеб, а теперь что? Теперь каждый думает о себе, о деньгах этих!

— Но ты же сам сюда пришёл? — сказал Симак. — Никто не заставлял же!

Егерь сел.

— Пришёл, — согласился он, сбавив тон. — А куда мне ещё идти? На работу, которой просто нет? Ждёшь, пока освободится место у станка, и вкалываешь за копеечную зарплату, оставляя всё своё здоровье у этого проклятого станка. А тот, кто руководит тобой — пухнет от жира, день ото дня. Он тратит деньги, чтобы набить до отказа своё пузо икрой — потому, что хлеб для него уже не еда! А потом он тратит деньги на то, чтоб врачи вырезали нажитый жир, поправили заплывшее лицо, вылечили геморрой в жирной заднице. Его дети получили от своего родителя карт-бланш на жизнь, и вправе творить, что вздумается. Их с детства учат, как грабить нас, простых людей, как делать так, чтобы мы не доживали до своих пенсий, чтоб наши дети не знали ничего, кроме шлака, которым им забивают голову с телеэкранов и интернетов! Чтоб они были рабами — как и мы! Чтоб всю жизнь рвали жопу за подачку, которой едва хватает на жизнь. Раньше в стране жили граждане, товарищи, а теперь — телезрители, потребители и пользователи, — мать их!

— Всё это было и раньше, только всё это по-другому называлось!

— Что было раньше? Тебе годов самому сколько? Ты там был? Ты видел, как было? Ну вот и молчи тогда, когда речь заходит о том, чего ты не знаешь наверняка! Раньше, если ты работаешь — то ты в почёте, раньше по ящику вместо голых бабьих жоп показывали героев труда, которые были обеспечены государством всем необходимым. Случись у тебя беда, болезнь — тебя вылечат и, зная это, людям жилось легко — они были уверенны в завтрашнем дне! Денег хватало на семью, и ещё оставалось на кабак, и на прочие радости жизни. Денег было много — даже тратить было не на что: продукты копеечные, — а всё остальное тебе государство бесплатно выдаёт! Машину — ну тут да, люди стояли в очередях. Но разве в этих машинах есть счастье человека и его свобода? А что теперь? Ты можешь легко купить машину, но заплати за страховку и прочую трехомудию, заплати за бензин, который выкачивают из нашей земли, и продают нам по экспортным ценам, словно мы — не хозяева этой нефти! Это тоже самое, что поставить счётчик на деревенский колодец, и брать мзду за каждый литр воды. Нефть — она наша, народная, общая, и впаривать нам её по экспортным ценам — это перебор. Везде кидалово, каждый думает о том, как объегорить друг друга. И со станка меня сняли — ты воевал, проливал кровь за Родину, рисковал жизнью, убивал врагов — а тебе говорят: «вы нам не подходите из-за судимости». И смотрят на тебя, как на второсортную колбасу с истёкшим сроком годности: мол, что стоишь, проваливай, нам «Чичи» не нужны — вы все отморозки и бандиты. Я ему съездил тогда, с ноги, — он, эта падла очкастая, несколько раз перевернулся, пока башкой в шкаф не упёрся. Думал «закроют», второй раз — но обошлось, очкарик не побежал заяву катать. Грузчиком работал — куда деваться, жену с дочкой кормить чем-то надо! Чех сам ко мне подкатил с предложением. Тут дочь заболела, лечить её — денег не было, и я пошёл к Чеху. Так я тут оказался. Дочь болеет до сих пор, нужна операция, на которую я коплю деньги и, получив расчёт за эту лесную вылазку, я мог бы помахать рукой этому ублюдку Чеху. Ну да что теперь — его уже и нет, но его место быстро займёт точно такой же ублюдок, например, Шкас.