Бунин. Жизнеописание - [167]

Многое сближало А. Седых с Буниным за долгие годы их общения, в частности — поездка в Стокгольм за Нобелевской премией, забота А. Седых об изыскании материальной поддержки Бунину; определенную роль при этом играло также литературное творчество автора «Звездочетов», для которого Иван Алексеевич нашел такие веские и радующие слова.

Преданными друзьями Бунина в эти нелегкие и во многом беспокойные для него годы были Алданов и Адамович, с последним, правда, нередко были расхождения во взглядах на литера гуру. Но Ивану Алексеевичу с ними было интересно говорить о литературе.

А уж к кому он больше всего тянулся, к кому спешил с самыми задушевными словами и в горе и в радости, так это к Тэффи, пленявшей умом, талантливостью и душевной теплотой.

Тэффи с гитарой среди друзей, на радио — это всегда радость. Она сама сочиняла песенки. В один из военных дней все обитатели «Жаннеты» «висели» на Radio-Paris, но был треск, гром, «все же, — писал Иван Алексеевич Тэффи 9 августа 1943 года, — поздравляю вас с новым званием — композиторским!». Он дивился ее письмам, ее литературному творчеству, тому, как она всю жизнь, как соловей, пела, «совершенно не замечая того, рассыпая блеск! (Вот хоть это: „Ave, Caesar, morituri…“[1065]) <…> Клянусь Богом, всегда, всегда дивился вам — никогда за всю жизнь не встречал подобной вам! И какое это истинное счастье, что Бог дал мне знать вас!» ^[1066]. Бунин был обеспокоен ее здоровьем, боялся писать ей письма — «боялся касаться этого, чтобы, — писал ей 2 февраля 1948 года, — не волновать вас, чтобы не брякнуть что-нибудь тупое, неуклюжее, жалкое. А уж на то, что вы хотели бы „в жизни“ видеть еще восход солнца, слушать увертюру „Лоэнгрина“ и „поговорить с Б<униным>“, что бы я мог сказать? Как выразиться?» ^[1067].

Обращения в письмах к ней — трогательные и шутливые: «Милая сестрица, дорогой друг…», «Милая, дорогая сестрица Аленушка…». Подписывался: «Ваш верный друг и раб Ив. Бунин», «Ваш несчастный старик Бунин».

Он и сам болел этим летом, как он говорит — чуть не умер от воспаления в легком; пролежал в постели почти месяц.

В октябре он дал интервью газете «Русские новости» (1948, № 176, 17 октября), озаглавленное: «У И. А. Бунина». Текст его он написал сам. Интервью было приурочено к литературному вечеру Бунина 23 октября в Русском музыкальном обществе. Оно начинается так:

«И. А. был, как всегда, приветлив и на вопрос, как он себя чувствует теперь, после тяжкой болезни, перенесенной им в конце лета, ответил бодро:

— Ничего теперь, слава Богу, поправился. А то совсем было помирал и очень досадовал, думал: сколько еще интересного будет впереди, — конгрессы, забастовки, войны, — а ты помрешь и ничего не будешь знать, потому что в Сен-Женевьев-де-Буа всегда все мирно, спокойно, радио нет, соседи-покойники не разговорчивы… Теперь, как видите, опять затеял вечер. Давно ли, кажется, был мой вечер прошлогодний, а вот уже опять октябрь и с ним опять день моего рождения! Невольно вспомнишь мудрую строчку поэтессы Присмановой: „Как быстро время воду возит!“

— Вы, И. А., будете читать свои литературные воспоминания?

— Да, кое-что автобиографическое. Ведь 23 октября — день моего рождения, вот я и решил угостить всех тех, кого приглашаю на вечер, за невозможность приветствовать их шампанским, отрывочными рассказами о своей писательской жизни. Чем богат, тем и рад, как говорится. А ведь все мое богатство состоит теперь только в воспоминаниях, — вот-вот исполнится целых пятнадцать лет с того времени, как получил я Нобелевскую премию, которую, конечно, успел уже прожить, что, по-моему, довольно естественно. Хотя многие и дивятся и негодуют на такую мою расточительность. „Подумайте, ухлопал в каких-нибудь пятнадцать лет чуть ли не миллион!“ — говорят они, забывая, что ведь я, так сказать, потомственный мот, будучи родом из дворян, которые, как известно, все промотали свои „Вишневые сады“, — не промотал один только „Дядя Ваня“, за что и обещано было ему „небо в алмазах“…

— А к какому периоду вашей писательской жизни, И. А., относятся воспоминания, которыми вы хотите поделиться с вашими будущими слушателями?

— О, ко всем периодам! Начиная с моей мирной юности и кончая теми годами, когда „буревестник, черной молнии подобный“, зареял уже не над „седой пучиной моря“, а над Невой и Москвой-рекой. Наша судьба вообще уже давно была связана с птицами. Вспомните-ка, в самом деле, каким страшным успехом пользовались у нас „Соколы и Вороны“, альбатросы, кречеты, „Синяя Птица“, „Умирающий Лебедь“, „Дикая Утка“, „Чайка“! Вообще я о многом буду говорить, между прочим, и о пьесах Чехова, и о Художественном театре. О чем еще? Этого я вам пока не скажу»…

Бахрах «в своей газете» бесцеремонно исказил бунинский текст. Вписанные им строки мы не воспроизводим. Бунин писал Дону Аминадо (Аминаду Петровичу Шполянскому) 16 октября 1948 года:

«Аминад Петрович, дорогой и милый, во вчерашнем номере „Русских новостей“ — статейка: „У И. А. Бунина“. Там первые двенадцать строк принадлежат Бахраху — брехня полная. Дальше идет написанное мною — кончая словами во второй колонке: „Этого я вам не скажу“. Но там перед вашим именем Бахрах вставил в мой текст гнусность: „один из нынешних мудрецов наших“. Я этого не мог сказать и