Бумеранг - [2]

Честно говоря, никакой пачки денег в помине не было. Одну зелёную бумажку насильно сунул в карман безутешный муж – или кто он там приходился разбившейся крале. У Шуры как раз не хватало на ручную маслобойку – она давно в райпо присмотрела. Хорошенькая, махонькая, беленькая – не больше стиральной машинки «Фея». Всё легче, чем миски со сливками туда-сюда баюкать-качать.

Потом Шура припоминала: кабы знала наперёд, не только б носа не высунула из избы – а накинула бы на дверь толстый крюк, залезла под одеяло и до утра бы тряслась со страху.

Открыла глаза в самую полночь – будто кто толкнул под бок. Огромная пятнистая луна в радужных кольцах заливала дивным розовым светом комнатку. Шура выглянула: на улице светло, как днём. У пирамидки на скамеечке сидела незнакомая женщина, тонкая, долгостанная, в брючном костюме. На коленях сумочка.

– Господи, ни днём, ни ночью покоя, – Шура в который раз пожалела, что уступила мужчине, разрешила поставить памятник. – Из города, что ль, приехала. Дня им мало, – ворчала, накидывая поверх сорочки большой тёплый платок, суя босые ноги в обрезанные резиновые сапоги.

Женщина на скрип двери не обернулась. Курила, опустив коротко стриженную, под мальчика голову. Над ней вился-кудрявился голубоватый сигаретный дымок. И сама женщина в лунном свете казалась зыбкой, призрачно-голубоватой, как этот дым.

Шура нерешительно сказала:

– Драстуйте.

Протянула ночной гостье короткопалую ладошку дощечкой. Но в последний момент застеснялась корявых, наждачно шершавых пальцев, спрятала руку за спину. Потопталась и присела на крыльце.

– Боже, какая тоска, – пожаловалась тонкая женщина. Голос у неё оказался неожиданно низким. – Ехала – хоть бы где огонёк. Все деревни погружены во тьму – глаз выколи. И ваша будто вымерла. Хорошо, луна вышла.

– Ак электричества нету, – охотно объяснила Шура. – Давно уж, года три. Ворюги в машинах приехали, средь бела дня провода обрезали. Мы и нос побоялись высунуть.

– Как же вы живёте? Без света…

– А привыкли. С солнышком встаём, с солнышком ложимся. Зимой к скотине с керосиновыми лампами ходим. Керосину у каждой бабы по бочке запасено – на наш век хватит. Живём. Погреба льдом набили – вот тебе холодильник. Без телевизора плохо, это как есть. Последнее кино не досмотрели, многосерийное – бабы больно жалели. Там ещё эта… Донна Роза – краси-ивая – дочку в младенцах потеряла. А на сыновней свадьбе – ах, у невесты фамильный медальон оборвался, под ножки покатился. Чуть замуж не вышла за своего родного братца, значит. И вот она, донна-то Роза…

– Боже, какая тоска, – повторила женщина.

Шура, бесцеремонная прерванная в самом интересном месте, обиделась было – но ненадолго.

– К чему я это, – осторожно напомнила, – не досмотрели, говорю, кино-то. Чем кончилось, не знаете?

Женщина вынула из сумочки новую сигарету, прикурила. Покачала головой, и качнулось в полутьме рубиновое пятнышко:

– Не знаю, не смотрела. У меня жизнь ярче всякого кино.

Прищурила глаза. Произносила непонятные слова медленно, будто засыпала:

– Дайвинг на коралловых рифах Борнео… Серебряные пляжи Палм-Бич… Фиджи, Вакайя… Пальмовая роща, ослепительно белый песок… На завтрак – апельсиновые оладьи… Мятный йогурт – холодок на языке… Киви в мармеладе агар-агар. Вечером – ужин в Вакайя Клаб. Океанский ветерок обнимает голую спину и открытое бедро в шифоне от Кристиана Лакруа.

…Италия, Портофино. Проголодались, попали под дождь – да какой: разверзлись небеса… Заскакиваем в тратторию… За окном хлещет ливень, а в подвальчике уютно… Потрескивают в камине сыроватые дрова… Немного дымят, но дымок уютен.

Подают фрукты моря… Салат из омаров. Равиоли, фаршированные креветками… Малосольные гребешки, собранные вручную – так указано в меню… Ем нежное мясо и воображаю, как ныряльщик ползает с корзиной по дну. Как от нехватки воздуха у него разрывается грудь, лопаются, может быть, ушные перепонки, глаза застилает красная пелена…

И вдруг я испытываю приступ острого наслаждения. Гребешки приобретают совершенно неизъяснимый, трепетный вкус! Точно включились особые рецепторы, которые до сих пор дремали. И муж любуется мной и говорит, как у меня блестят глаза и какая я сейчас красивая.

Узнав, что гребешки собирают водолазы в скафандрах, я разочарована. Швыряю тарелку на пол, заявив, что блюдо отвратительно приготовлено. Я слышу, как хозяин траттории говорит жене: «Я же тебе говорил, какие скоты эти русские!»

Да… Но я навсегда запомнила то ощущение.

В мой день ангела в загородном доме мы пьём не фильтрованное «Шато д'Икем». С последним глотком мои губы захватывают бриллиантовое кольцо, лежавшее на дне бокала. Муж целует мой локоть и шепчет на ухо, сколько стоит этот бокал вина – сумма, от которой я вздрагиваю. И ещё столько же – кольцо. Представляешь, говорит он и нежно жмёт мой локоть, сколько страдающих детей можно на них спасти?

– Ты готов выполнить мою просьбу, спрашиваю я, какой бы странной она не показалась?

– Всё, что пожелаешь, моя Королева!

Прямо с ужина мы мчимся в загородный лес, за окном мелькают заснеженные ели. У ворот больницы нас останавливает охрана, но муж даёт деньги, и нас пропускают. Я хочу зайти в самую тяжёлую палату. И снова нас не пускают, и снова муж даёт деньги. И я хожу между коек и, нагнувшись, приблизив лицо, всматриваюсь в глаза детей. Медсестра подтверждает, что если бы нашлись деньги на операции, многие малыши были бы спасены.