Бумеранг на один бросок - [27]

— Ну да, — сказала тетя Оля. — И мама окунулась в эти самые эмпиреи, что называется, с головой… Она до сих пор не находит слов, чтобы выразить свои ощущения, и ограничивается примерно таким описанием: «Все было, Уоленька, уочень, уочень и уочень…» И возводит глаза к небу. Все, точка. А что «уочень» — так и не поясняет.

— И что же дальше? — спросила мама.

— Ну, с докладом она все же, как нам обеим представляется, выступила, хотя сама она определенно этого не помнит. Так или иначе, в анналах Вхилугского Компендиума ее имя присутствует, я проверяла. В установленный срок она вернулась домой, к любимой своей химии, чего-то там еще открыла… А спустя девять месяцев на свет появилась я.

— Вот прекрасно! — воскликнула мама. — И это вся история?!

— Я предупреждала, — кротко сказала тетя Оля.

— Но обстоятельства, предшествующие твоему рождению, при всей своей рассеянности, твоя матушка Майя Артуровна все же должна помнить! — не унималась мама.

— Должна, — кивнула тетя Оля. — И наверняка помнит. Но смутно.

— Вхилуг, — сказал дядя Костя и усмехнулся.

— Ну, Вхилуг, — нетерпеливо проговорил я. — И что с того?

— Это, братец ты мой, сумасшедший дом размером с самый большой город, какой только поместится в твоем воображении…

Я немедля попытался вообразить эту картинку. Необозримая плоская равнина, от горизонта до горизонта покрытая маленькими домиками, чьи крыши размалеваны в несочетаемые цвета, вроде зеленого с красным или красного с синим; по аллеям разгуливают, скачут на четвереньках или ползают на пузе люди в полосатых халатах с завязанными в узел рукавами (видел я такое в одном старом фильме); а в небесах там и сям недвижно парят воздушные шары, отчего-то в форме розовых слонов.

— И все-таки… — начала мама недоверчиво.

— Да нет же, — сказала тетя Оля. — Не надо преувеличивать. Кое-чего мне от мамы все же удалось добиться. Был короткий и феерический роман с каким-то молодым человеком из службы эскорта. Они там все по определению довольно смазливые, но мама говорила примерно следующее: «Он был такуой… такуой… не такуой, как все…»

— Понятно, — сказала моя мама, саркастически усмехаясь.

— Звали моего отца, если верить маме, Антон Готтсхалк. Когда родилась я, мама пыталась разыскать его, чтобы поделиться с ним радостью, — продолжала тетя Оля.

— Но не нашла, — покачал головой дядя Костя.

— Непохоже, Консул, что ты слишком удивлен, — повторила тетя Оля вчерашнюю мамину фразу.

— Пташки мои, только не ждите от меня возгласов изумления! — промолвил дядя Костя с лёгким раздражением. — Вы забываете, кто я по профессии. Чего-то я могу не знать, потому что не занимался специально тематикой «Эхайны на Земле». Но могу дополнить любую из ваших историй тем, чего уж точно не знаете вы.

— Отлично, я дам тебе такой шанс, — пообещала тетя Оля. — Так вот, я родилась и росла прелестным ребенком, ничем не выделяясь среди прочих прелестных детей моего возраста. У меня даже глаза, изволите видеть, не янтарные, а голубые. И волосы не рыжие, не соломенные, а такие, как есть. Но в двенадцать лет я сделалась выше и тяжелее всех ровесников, всех педагогов, всех взрослых, кто меня окружал, и, к ужасу мамы и педиатров, продолжала расти. Поскольку в ту пору эхайнский генотип широкой медицинской общественности был недоступен, было принято решение считать мой случай неким отклонением от нормы, на общем состоянии моего здоровья пагубно не отражающимся. Тем более что в остальном я действительно была совершенно нормальна.

— Только, наверное, мальчиками не интересовалась, — буркнул дядя Костя.

— А вот и не угадал! — захохотала тетя Оля. — Интересовалась! Это они меня обходили по синусоиде, потому что в свои четырнадцать-пятнадцать я была здоровущей дылдой, самой сильной в колледже, и выглядела на все двадцать! Поэтому первым моим мальчиком был тренер по фенестре, а тренером по фенестре у нас в колледже, чтоб вы знали, трудился Богумил Аккерман из «Реала».

Дядя Костя пожал плечами и бросил на меня короткий красноречивый взгляд: дескать, я тебя предупреждал, у этой дамы есть прошлое, и не просто прошлое, а весьма и весьма бурное, и началось оно задолго до твоего рождения.

— Мне это имя ничего не говорит, — сказал он.

— А мне говорит, — подал я голос, и все посмотрели на меня с уважением, а тетя Оля — можно сказать, с обожанием. Вернее, мне хотелось бы, чтобы это было так.

— Два восемнадцать, — пояснила она. — Рядом с ним я выглядела естественно — по крайней мере издали. А потом…

— Потом ты его переросла, — хмыкнул дядя Костя.

— Угу, — отозвалась великанша с наигранной удрученностью во взгляде. — Уж как он меня уговаривал посвятить свою жизнь спорту, уж какие сулил дары небес… Но я была равнодушна к публичным выступлениям и решила стать астронавтом. И стала.

— Наверное, нелегко было подобрать скафандр, — осторожно ввернул я.

— Были сложности, — согласилась тетя Оля. — Но чепуховые. В Корпусе Астронавтов крупные экземпляры — не редкость.

— Например, Йенс Роксен, — сказал дядя Костя, ухмыляясь, что твой Чеширский кот.

— А-а, дело прошлое, — отмахнулась она. — Рядом с ним я, по крайней мере, смотрелась естественно.