Бумажный лебедь - [19]

Я наблюдала, как мать и малыш исчезают. Я могла увидеть блики бинокля с яхты. Дамиан тоже наблюдал за этим. Он знал море и знал разницу между плавником акулы и дельфина, и позволил узнать ее мне.

Я плыла на спине, измученная, счастливая, испуганная и ободренная. Я думала, что умру, но все же никогда не ощущала себя такой живой. Я слышала звуки двигателя и знала, что Дамиан подплывает ко мне. Он заглушил двигатель в нескольких метрах от меня. Я с тоской взглянула на очертания суши на горизонте, но понимала, это глупо полагать, что я доберусь туда. Дамиан знал это тоже. Он просто склонился и ждал, когда я соберусь. И это сработало. Я не могла плыть дальше.

В следующий раз мне нужно лучше планировать свои действия.

Я поднялась по лестнице на яхту и шлепнулась животом вниз на палубу.

А Дамиан вернулся к рыбалке.

Глава 7

Когда я очнулась, то все еще лежала на палубе. На небе уже сияли звезды, и Дамиан укрыл меня покрывалом. Был конец мая или начало июня. Я потеряла счет дням, но знала, что мы направляемся на юг, куда-то вдоль тихоокеанского побережья Баха-Мехико.

Я родилась в Мексике, меня приняла акушерка в Каса Палома. Мексика была моим домом в течение девяти лет, но я никогда не возвращалась туда. Я подумала о том, как далеко мы были от Паза-дель-Мар, и о том, что МаМаЛу могла бы после выхода на пенсию уехать туда и купить беленький домик с красной черепицей ― как тот, возле которого она всегда останавливалась в восхищении, когда шла на рынок. Я представила, что Эстебан мог бы поставить там красивый кованый забор и помочь ей посадить цветы в саду. Он был бы маленьким, конечно же, потому что МаМаЛу никогда даже и не мечтала о большом, и всегда чего-то опасалась, в то время как Эстебан смело рисковал. Даже тогда, когда он стал взрослым, и никто или ничто не посмело бы встать у него на пути. И если бы он узнал, что кто-то похитил меня, он нашел бы меня и спас, и Боже, храни тогда Дамиана.

Возможно, он уже знал. Может, он слышал новости. Может быть, он считал меня мертвой, как и мой отец. В любом случае, Эстебан не успокоился бы, пока не достал Дамиана. Он был моим героем, моим чемпионом, моим худощавым, коварным пинателем Гидиота. Я могла представить, как он в пиратской одежде и с фальшивой повязкой на глазу ведет корабль от Паза-дель-Мар, бороздя океаны, чтобы найти меня.

Я улыбнулась, потому что мозг может вызывать в воображении такие нелепые, смешные сценарии, которые совсем далеки от реальности, что просто удивляешься силе воображения. Даже в свое отсутствие Эстебан держит плохих парней и плохие мысли на крючке.

Я услышала какой-то скрип на палубе.

Дамиан раскладывал лежак. Он поставил его рядом со своим, с маленьким столиком, разделенным на двоих.

— Кушай, — он указал на тарелку на столе, прежде чем начал копаться в своей. Одной рукой он держал мешочек со льдом у челюсти, где я ударила его.

Я осторожно поднялась, не зная, чего ожидать. Еда? Наказание? Возмездие? Но он ничего не сказал, и я села возле него. Может быть, он был таким же уставшим и вымотанным, как и я. Внезапно я осознала, что я была в одних трусиках и плотней укуталась в плед.

Ужин был таким же, как и всегда. Рыба и рис. Возможно, другой вид рыбы, но рис все тот же. Предполагаю, что это удобно — он не портится и быстро готовится. Простой, несложный рис.

Мы кушали в тишине и смотрели на полумесяц, который поднимался в небо. Он был ярким и теплым. Словно припудренный ломтик лимонной конфеты. Звезды были ослепительными и ясными, словно алмазы, без каких либо искусственных огней, что скрывали их свет. Огромные полосы света, отсвечивали на воде, словно маленькие фосфоресцирующие рыбки, скользящие по поверхности.

Большие, темные формы гнались за ними, а они танцевали вокруг лодки, словно кружащиеся дервиши. (Примеч. Дервиш — это одновременно и мусульманский прототип монаха, и странствующий нищий, и факир, лекарь, прорицатель для беднейших слоев населения стран, исповедующих ислам. Танец дервишей — самая завораживающая традиция Турции. С помощью обряда ритмического кружения, дервиши достигают чувства духовного подъема, тем самым приближаясь к Богу).

Это было лучше, чем любой модный показ — блеск, сверкающие переливы и музыка ночи. Вода — километры и километры бархата цвета темной полуночи, и мы качались на нем, словно пушинка, маленькая и незначительная на фоне всего этого величия.

Я подумала о тех ночах, что проводила в клубах с контролируемой температурой и искусственными огнями, попивая ненатуральные коктейли с фальшивыми друзьями. Театральная драма. Сколько настоящих славных ночей я пропустила? Ночей, как эта. Когда Вселенная танцует для тебя, и ты становишься маленькой, но красивой ноткой мелодии, которую она напевает.

— Скай? — спросил Дамиан, но я не могла сдержать слезы.

Это словно великая, большая чистка. Все хорошее, плохое, грустное и веселое вырвалось на свободу.

Я не хотела быть слабой перед ним. Я ненавидела то, что он поднял меня на руки, и я прижалась к нему. Я ненавидела то, что он понес меня вниз по лестнице и поставил под душ. Я ненавидела то, что он вытер меня насухо и помог одеться. Ненавидела, когда он взял лекарство и сделал новую повязку на мой палец. Я ненавидела, когда он уложил меня и выключил свет. Ненавидела то, что я хотела, чтобы он остался, обнял меня и погладил мои волосы. Ведь это гребаный Стокгольмский синдром? Я ненавидела то, что происходит со мной.