Бумажный грааль - [2]

В Форт-Брэгге его раньше завтрашнего дня не ждут, но ведь нет решительно никакой причины не проехать несколько сотен миль на север сегодня, остановиться под вечер в доме Грэхема и покончить с делами, а потом можно будет двинуться к дому дядюшки Роя и продолжить отпуск. Он лениво размышлял, живет ли Сильвия по-прежнему с родителями или обзавелась собственным домом и видится ли она еще с человеком, за которого едва не вышла замуж. Как же он тогда себя называл? Именем какого-то животного… скунс, быть может, или хорек. Ах да, горностай. Правильно, его звали Горноласка. Когда окольным путем, через мать новости дошли до Говарда, он стал утверждать, что рад за Сильвию и ни на кого зла не держит. И с чего бы – после стольких лет? Однако он почувствовал себя много счастливее, узнав, что Сильвия все-таки не вышла замуж. Вот и говори про беспристрастность.

Там, где Первое шоссе проходит над Пойнт-Ареной и Эль-ком, высеченная в скале дорога такая узкая, что на ней едва-едва могут разминуться две машины, Говард сбавил скорость, держась подальше от обрыва и время от времени высматривая пеликана, – он не терял надежды, хотя уже часа два как не видел птицу. Спутанные плети ежевики, змеясь, спускались почти к самому асфальту, клубились вокруг поблекших дорожных столбиков и шатких ограждений. Над ним – сухие и бурые холмы, оттеняемые свечками кипарисов, мендосинских елей и эвкалиптов. Под дорогой – сотни футов почти отвесной скалы, с острыми камнями на уступах, исчезавшей в уже наползающем с океана тумане. Тут и там, когда дорога огибала край скалы, он видел, как внизу пенится о похожие на соборы скалы серый Тихий океан.

Со стороны обрыва иногда встречались почтовые ящики, указывая на проселки к уединенным домам среди утесов. Говард начал беспокойно к ним приглядываться, высматривая дом Грэхема, сравнивая камни и деревья вдоль шоссе с крохотными символами на набросанной карандашом карте, которую держал на приборной доске. Сам дом он помнил отчетливо по своему давнему визиту, и еще более по снам, в которых – благодаря какому-то хитрому фокусу сновидческой архитектуры – дом Грэхема и старая каменная мельница неуловимо сливались.

Слишком поздно заметив почтовый ящик на столбе и заросшую сорняками гравиевую дорогу, он проскочил мимо. И тут же шоссе ушло круто влево и вверх, не позволяя развернуться. Почему-то его вовсе не беспокоило, что он пропустил поворот. Напротив, он испытал почти облегчение и сообразил, что при мысли о доме на него накатывают неопределенные дурные предчувствия – точно в удушливый и затихший полдень перед грозой.

Тем не менее он притормозил и съехал с трассы на Альбион-ридж-роуд, где остановился возле магазинчика с парой старых ржавых бензонасосов перед витриной. Далеко под хребтом река Альбион, петляя, терялась в холмах. Северное побережье, похоже, переживало затяжную засуху, и река превратилась в илистый ручей. На берегу располагался кемпинг – почти пустой. Через него вела проселочная дорога, нырявшая затем под мост и выходившая на пустынный пляж, занесенный плавнем и бурыми водорослями. Как будто самое место собирать морские ракушки, особенно в это время года, когда первые большие северные валы, протралив океанское дно, выбрасывают на каменистые пляжи раковины и всевозможный давно затонувший хлам.

Он подумал, не остаться ли ему в кемпинге на ночь. Может, уже слишком поздно ехать к Грэхему сегодня? Старик явно подозрительно отнесется к незнакомцу в грузовичке с трейлером, который вынырнет из тумана под вечер. Лучше ему позвонить и договориться о встрече – скажем, на завтра после полудни. Говард был весь соленый от пота, запыленный, от одежды пахло наживкой для рыб. Завтра утром он найдет в Мендосино прачечную-самообслуживание, а потом вернется на десять миль к дому Грэхема. План показался ему отличным, весьма разумным, вот только он знал, что просто пытается от чего-то отвертеться – ему пришло в голову, что северное побережье, как магнит с двумя полюсами, в равной мере притягивает и отталкивает его.

Бензозаправка на самом деле оказалась деревенской лавочкой, обшитой снаружи неструганными досками мамонтового дерева, с парой грубо вытесанных узловатых скульптур перед входом, потускневших от дождя и ветра. Старые макраме и занавески из колечек с бусами закрывали окна с пыльными стеклами, затянутыми паутиной, в которой висели дохлые мухи. Бросовые продукты на полках только разочаровывали: шоколадные коврижки и липкие с виду батончики мюслей в пластиковой обертке, все подслащено фруктовым соком вместо сахара. Гарантированная органика, изготовленная местным предприятием под названием «Ферма солнечной ягоды». И действительно: по виду – самая что ни на есть органика, особенно коврижка, которая слишком уж походила на детский пирожок из ила.

И ни одного батончика «Твинки»! Поэтому он взял с полки пачку жвачки и шоколадное пирожное, которые положил на прилавок. Бензин стоил почти полтора доллара за галлон, а его старый «шеви шайенне» жрал горючее в три железных горла. Продавец стоял на улице возле грузовика и разговаривал с пожилым мужчиной, который держал в руках ящик с инструментами. Вот он поставил его на землю и развел руками: наверное, рассказывал рыбацкую байку. Никто тут никуда не спешил, и Говарда это вполне устраивало. Казалось, впервые за много месяцев – а может, и лет – он был именно там, где хотел, и его пьянили погода, одиночество и шум моря.