Бумажный герой - [29]
Но это уже рассужденья вдогон. Взять на воспитанье мелкое растерянное существо я решился мгновенным порывом, что мне подчас свойственно. Устав от многолюдного одиночества, я уже созрел для того, чтоб обрести не друга даже, а уютный шерстяной комочек рядом для моей о нем заботы и покровительства. Чтоб было кого одарить моими чувством и мыслью, возвратными на манер бумеранга, которые уж, признаться, вовсе успели изгрызть мою душу.
1.6. Котенок быстро принял мое жилище, казалось, лишь для меня одного предназначенное, – обмятое, приспособленное моими страстями согласно их потребностям и удобству. Только разок он тревожно пискнул, потом деловито обнюхал все углы, каждый предмет пощупал усиками. Так быстро обжил мое жилище, словно то была его потерянная и вновь обретенная родина. Собственно, почему «он» да «он»? Это была кошечка, существо женского пола, с мордочкой разделенной по цвету надвое, ровно пополам – на светлую и темную. Красивой, кстати, оказалась, когда обжилась в доме, отъелась и распушилась – бежевая с черным, черепаховая. И немного еще с белым, – трехцветная, которые, по слухам, приносят в дом счастье.
С кошками прежде я был, можно сказать, незнаком, да и вообще всегда далек от животного мира. Шелудивого, блохастого кота, к которому в детстве я уже был готов прикипеть душой, у меня отняли жестоковыйные родственники, – из гигиенических соображений. Вышло так, что об этих существах я не знал и простейших вещей. Но почему-то не спешил расстаться со своим неведеньем. Как-то увидал на книжном прилавке издание, так и названное «Кошки», богатое, с красочными фото. Но прошел мимо, не испытав соблазна даже разглядеть его. Подобной литературы я и потом чурался, избегая банальных разгадок. Предпочел наблюдать вслепую свою черепаховую подружку, испытывая оторопь от всем наверняка известных кошачьих свойств. Уверен, что отрешенность кошек издавна тревожила человечество. А как иначе? Выходило, что рядом живет не друг, а может быть, тайный соглядатай, таинственное инобытие, сама природа с ее сокровенным зовом. Даже я, невежда, конечно, знал, что из всех кошачьих человек покорил и льва, и тигра, каких-нибудь там пуму и гепарда, – а единственным непокоренным зверем осталась кошка домашняя. Странно, странно, неспроста это.
Сокровенные существа, невесть зачем прибившиеся к человеку, уверен, как умиляли, так и вселяли в человека тревогу своим тихим, но упорным непокорством. Жестокость к кошкам детей, более откровенных, чем взрослые, также и в своем зле, не бунт ли против кошачьего зловредства? Помню, не раз отбирал с боем из рук дворовых пацанов, истошно визжащих тварей, уже обреченных на казнь. Так что перед кошками у меня все же имеются кое-какие заслуги. Говорю просто так, без надежды на воздаяние. Да и спасал-то их не из какой-то особой симпатии, а из общего неприятия насилья над слабым. А вот к людям, кстати, подчас бывал и жесток.
2.1. Об отчасти дурной репутации кошек я, конечно, догадывался. С одной стороны – эмблема домашнего уюта: котенок, умильно лижущий молоко возле печки, – такой воплощенный бидермейер, умилительный зверек, почти добрый дух жилища. С другой – атрибут бесовского действа, – выходит, пробоина в мирке уюта, куда сочится вселенская тревога. Я себя утешал, что демонизм кошек только дремучий навет. Ведь злой дух людям чаще виделся с головой козлиной, а не кошачьей. А тот уж несомненно мирное, чуть туповатое животное, если и заслужившее дурную репутацию, то вовсе не инфернальными свойствами натуры.
Из литературных котов мне больше всех запал в душу, разумеется, предприимчивый хитрец, всегда спасавший своего хозяина-лоха, который уж был истинно козел, но притом так и остался хозяином. А кот его слугой, несмотря на то что сапоги вкупе со шляпой и шпагой (см. соответствующую картинку) наверняка признак благородного происхождения, а хозяин – деревенский увалень. Кот был для него просто вынужден добиться, пусть и самозваного, дворянского титула, дабы мотивировать субординацию. Но коту это зачем было надо? Таким вопросом я задавался в детстве, – кажется, единственный раз, когда прежде в лоб столкнулся с парадоксом кошачьей натуры. Казалось, самодостаточный кот все-таки нуждается в каком-никаком хозяине. Сказка же наверняка с подтекстом: бессильный домашний зверек – одновременно и слуга, и господин. Сокровенность обычного кота рождает упованье, что вдруг да он предстанет в своей истинной силе и облагодетельствует. И все же в той замечательной сказке кот как-то скудно очеловечен. Это и возвышенье мелкого зверька, который гроза разве что мышей, но и приниженье тоже, обедненье в его неотмирной сути. Что свидетельство беспомощности перед тайной.
Напомню, что мне, – конечно же, по чистой случайности, – попался не кот, а кошка. Мою подружку не представишь в сапогах, но и кошки наверняка еще более, чем коты, аристократичны, даже такие дворовые бастарды, как пригретый мной котенок. Тут и женское, а значит, удвоение тайны. Не чистая кошачесть, а еще более вкрадчивая, женственная. Честно скажу, предпочел бы кота, которые, мне кажется, все-таки честней и проще, хотя иных женщин мне иногда удавалось приручить, притом что давно оставил наивные попытки властвовать над богиней великих страстей. Да, в моем жилище поселилась удвоенная тайна, поросшая уютной шерсткой, мерцанье инобытия, ластящегося к моим ногам. Кошачье мурчанье мне слышалось будто едва различимым рокотом вселенной. Жилище мое, как я уже сказал, кошечка обжила сразу и целиком. А то ведь мне казалось жестким, неприветливым к другому, навсегда размеченным моим долголетним бытованием – точно отмерянными шагами, привычками, ошибками, предрассудками и предпочтениями. Даже мысль моя тут обжилась и собой пометила пространство, не говоря уж о памяти. Ну как это представить? К примеру, в заостренье, где сходится потолок с двумя стенами наискось от моей кровати, издавна мается там застрявшее томительное соображение, которое за годы я так и не сумел исчерпать. А, к примеру, на люстре повисла, играя хрустальными шариками, мысль победная, мой блестящий довод, годный для многих случаев. Там, сям все замарано мыслью, иногда и до отвращения, но все ж моей собственной, на какую уж способен.
Это не книжка – записи из личного дневника. Точнее только те, у которых стоит пометка «Рим». То есть они написаны в Риме и чаще всего они о Риме. На протяжении лет эти заметки о погоде, бытовые сценки, цитаты из трудов, с которыми я провожу время, были доступны только моим друзьям онлайн. Но благодаря их вниманию, увидела свет книга «Моя Италия». Так я решила издать и эти тексты: быть может, кому-то покажется занятным побывать «за кулисами» бестселлера.
«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)