Бумажный дворец - [69]

– Ах да, и твой отец звонил. Дважды, – бросает мама через плечо. – Тебе придется ему когда-нибудь перезвонить. Как приятно, что в доме есть мужчина, Питер, – говорит она, прежде чем они исчезают в соседней комнате.

Я знаю, что мама так старательно привечает Питера ради меня. Последнее, чего мне хочется, это чтобы первым его инстинктом было: «Беги из этого замка ужасов!» Но когда я слышу, как она закатывается от смеха над какой-то его шуткой, у меня возникает горячее желание отвесить ей пощечину.

– Мне она нравится, – говорит Питер позже, затаскивая свою спортивную сумку из коридора ко мне в комнату. – Она совсем не такая, какой ты ее описала.

– Самовлюбленной стервой?

– Нет, ты сказала, что она очень печальная. И любит экономить на электричестве. Но ты не упоминала, что она такая красивая женщина.

– Стилтон? Потому что ты британец? Мы с самого Рождества живем на крекерах, арахисовом масле и суповых консервах. Поверь мне, то, что ты видел сегодня, это не нормально для нас.

– Значит, дело в моем британском обаянии?

– Нет. Просто она чертова сексистка. И еще она потребовала, чтобы я сняла перед ней трусы в сочельник. И подарила мне на Рождество уродливые перчатки и штопор. Так что, возможно, ее мучает совесть.

Питер разглядывает книжные полки в коридоре. Достает мой старый школьный учебник.

– «Северные олени и тундра Аляски». Отличное чтение на ночь. – Он открывает книгу и листает страницы. – Здорово. Ты подчеркнула все важные места. Это сэкономит мне время.

– Мама убеждена, что нельзя выбрасывать книги.

Он запихивает книгу обратно на заставленную полку.

– Мне она кажется очень элегантной. Эффектной. Удивлен, что она больше не выходила замуж.

– Если она тебе так понравилась, можешь ночевать в ее комнате. Ее кровать больше моей.

– Да ладно, перестань.

– Я наконец привожу домой парня, чтобы познакомить с ней, а ее первый инстинкт – флиртовать? Что это вообще значит? Последние годы у нее едва хватает энергии голову помыть. После того как она потеряла Лео, а потом ребенка. Мама так долго ходила по дому в апатии, что я и забыла, что она когда-то была красивой. Она почти все время не вылезает из ночнушки. И одевается только, когда ей нужно сходить в супермаркет через дорогу, чтобы купить со скидкой мясо, у которого истекает срок годности.

– Похоже, она человек рисковый, – смеется Питер.

– Перестань, – отмахиваюсь я и выхожу из комнаты в коридор.

Он выходит за мной и пытается меня обнять, но я стряхиваю его руки.

– Элла, я только что пересек океан посреди грозы, чтобы увидеть свою прекрасную девушку. В которую я, к твоему сведению, безнадежно, бесповоротно влюблен. Я умираю от усталости. Все, что я ел за последние двенадцать часов, это кусок сыра с плесенью. И у меня промокли носки. – Он садится на мою кровать и притягивает меня к себе на колени. – Будь со мной поласковее.

– Ты прав. – Я кладу голову ему на грудь. – Я должна радоваться, что твое присутствие ее взбодрило. И я правда рада. Просто последние несколько дней были хреновыми. И я скучала по тебе.

– Знаю. Поэтому я здесь. – Он ложится на мою допотопную кровать. Его ноги торчат из нее на полметра. – Хм-м-м, – протягивает он. – Возможно, мне все-таки придется спать с твоей мамой.

– Ты бесишь меня, Питер.

– Знаю. Я всех женщин бешу. Это мое особое обаяние.

Я против воли смеюсь.

1990 год. 1 января, Нью-Йорк

Сегодня первый день нового года, и если примета верна, то год меня ждет отстойный. На улице собачий холод, мне плохо после нашего ежегодного похода в душный шумный китайский ресторанчик, где я переела горячих кусков теста с мясом, которых мне не хотелось, а мама поругалась с официантом из-за счета. Теперь Питер убеждает меня перезвонить отцу.

– Сегодня Новый год. Самое подходящее время для оливковой ветви, – говорит он, когда мы идем по Мотт-стрит под пронизывающим ветром.

– Черт, я забыла в ресторане перчатку.

– Наверное, ее уже скормили какому-нибудь бедолаге, – острит Питер.

– Не будь свиньей.

Через двадцать минут мы стоим, втиснувшись в телефонную будку, в нескольких кварталах от папиной квартиры. Мне хочется пнуть Питера. Я прикрываю трубку рукой.

– Это была ужасная идея, – шиплю я.

– Это между вами с Мэри, – говорит папа.

– Как это может быть между нами с Мэри? – вспыхиваю я.

– Вам нужно преодолеть ваши разногласия.

– Между и мной и Мэри ничего нет. Я видела ее один раз в жизни.

– Знаю, – говорит папа. – И хочу, чтобы это изменилось. Она важна для меня.

– А я не важна?

– Элла…

– Она убедила тебя, что твои дочери – воровки и наркоманки.

Папа некоторое время молчит на другом конце трубки.

– Послушай, Мэри совершила ошибку. Я знаю. И я совершил ошибку. Прости меня. Пожалуйста, можно мы оставим это в прошлом?

– Ладно. Но ты не в своем уме, если думаешь, что я когда-нибудь соглашусь еще раз оказаться в одной комнате с этой плоскогубой женщиной.

– Пожалуйста, не надо все усложнять.

– Не пытайся выставить меня виноватой.

Он вздыхает.

– Мы с Мэри обручены. Свадьба в марте.

– Вы же только что познакомились.

– Знаю, все происходит слишком быстро, но Мэри говорит, нет причин ждать. Мы любим друг друга.

– Ничего себе. – Кусок жирного пельменя подкатывает к горлу.