Бумажный домик - [28]

— Только и слышишь — Полина да Полина, — пожаловалась в один из своих горьких дней Альберта. — Я вот гораздо послушнее и занимаюсь больше. Чем она лучше меня, Полина?

Это правда. Альберта суровая и пылкая, умная и впечатлительная, трудолюбивая и скрытная, верная, наконец. Но Полина… Полина сама радость, вот и все, но этого достаточно. Долорес от нее без ума. Она водит ее в бары, пичкает оливками, жареной картошкой, гранатовым соком.

— Ты не думаешь, что детям вредно вот так таскаться по кафе? Это отбивает у них аппетит, и потом неизвестно, чего она там наслушается…

— Ой, что вы, не волнуйтесь. У меня очень приличные друзья, — говорит Ло. — А уж если кто захочет рассказать какое-нибудь свинство, я ему так физиономию разукрашу…

— Да, да, вот будет здорово, — подхватывает Полина.

Так она познакомилась с североафриканцами, уличными торговцами овощами, продавцами пирожков, каменщиками. Али спрашивает ее:

— Как тебя зовут?

— Полина.

— Понина — очень красиво. Это значит маленькая лошадка, да?

Видно, он считает, что «Понина» — уменьшительное от «пони». Моей дочери это явно нравится.

— Да.

— Тогда выбери мне номера для тройного. Пятый или седьмой?

— Седьмой.

— Двадцать второй или шестнадцатый?

— Двадцать второй.

— Диамант или Раглан III?

— Диамант.

Али старательно записывает. Он выиграет. В следующее воскресенье к оракулу обратятся уже четверо.

— Хорошо, — говорит Полина, — но если вы выиграете, вы и мне что-нибудь дайте.

Сделка заключена. Неделю спустя Полина обходит кафе на улице Муфтар.

— Ты выиграл, Али? А ты выиграл, Бешир?

Она собирает дань.

Мы переезжаем.

— Мне будет трудно заполучить новую клиентуру! — вздыхает она.

Венсан предлагает дать объявление: «Ясновидица ищет работу».

* * *

Ло рассорилась с одним из своих временных дружков, Мухаммедом. Она — сама неприступность. Полина склонна проявить снисходительность:

— Надо простить его, Долорес! Не судите, да не судимы будете! Что он сделал?

— Он приходит на танцы со мной, а потом пять танцев подряд танцует с этой паршивкой Кристиной!

В тот же вечер загрустившая Долорес ведет Полину выпить гранатового сока в кафе на улицу Бюси. О ужас! Там сидит Мухаммед перед рюмочкой «перно». Долорес преисполнена презрения, Мухаммед не смотрит в ее сторону. Полина берет дело в свои руки. Она подходит к Мухаммеду.

— Мухаммед, угости меня, пожалуйста, маслиной! Знаешь, Долорес грустит.

Мухаммед молча протягивает ей маслину, бросает взгляд в сторону Ло и снова сосредоточивается на своем «перно». Полина курсирует взад и вперед.

— Смотри, Ло, Мухаммед угостил меня маслиной. Знаешь, он грустит.

— Я больше с ним не знакома, — заявляет притворщица Ло.

Полина продолжает свои маневры:

— Мухаммед, угости меня жареной картошкой. Знаешь, Ло очень хочет, чтобы ты с ней поговорил.

— Пусть заговорит со мной первая, — отвечает Мухаммед.

Но лицо его выражает некоторую нерешительность. Полина идет обратно.

— Мухаммед хочет угостить меня жареной картошкой. Но надо подождать немного, пока ее принесут. Ты все еще сердишься, Ло?

— Я от него ничего не приму, он вести себя не умеет, — говорит Ло.

Мухаммед подходит к ним.

— Вот твоя картошка, Полина.

— А даме ты не предлагаешь? — спрашивает Полина.

Ло снисходит до улыбки. Мухаммед тоже. Тогда Полина в порыве чувств:

— Да помиритесь же! Прошу вас! — И чтобы сломить последнее сопротивление: — А Кристина просто шлюха!

* * *

Полина еще долго оставалась крошкой с пухлыми розовыми щечками, в то время как Альберта росла точно спаржа и догоняла Венсана, который старше ее. Но за последние месяцы Полина немного побледнела, вытянулась, а вчера, не помню по какому поводу, вдруг заявила:

— Не надо так говорить, это неприлично!

Альберта посмотрела на меня с комическим сожалением:

— Даже Полина станет взрослой, мама!

Как хорошо, что она сказала это не без грусти.

Невозможно скрыть от них, что я, как выражается Полина, «сумела трижды выйти замуж». И то, что Долорес «родила ребенка без мужа». И то, что Жан и Клотильда живут вместе, хоть и не поженились. Что клошары, слоняющиеся по нашему кварталу, вечно пьяны и спят на скамейках на площади Фюрстенберг. Что Сара, наша приятельница, к вечеру частенько становится «странноватой». Что Мишель за пять лет приходил к нам с тремя разными женщинами. И что у многих из их сверстников менялись отцы, и даже по нескольку раз.

Мне скажут: «Ничего себе среда!» Что ж мне теперь — в пансион их отдавать, что ли? Жак — художник и общается с художниками. Как я могу заткнуть им рот? А даже если бы и могла, какая польза в том, что люди будут чувствовать себя скованно, детей это смутит гораздо больше, чем любой откровенный разговор. В каждой среде свои проблемы. Взять хотя бы Ло. По крайней мере она добра и абсолютно честна. Кати почти не сквернословила и была такой прелестной со своей флейтой! И моя ли вина, что один наш знакомый влюбился в Луизетту, вскружил ей голову, и они теперь где-то в X округе крутят роман, обходясь «без мэра, свадьбы и подружек», как поет Аристид Брюан? И так ли уж это важно? Важно другое: объяснить им, что христианские идеалы все же нечто иное, научить их стремиться к ним, а не превращаться в пленников общественной морали.