Бульон терзаний - [13]

Когда времена изменились, и у консервативного Среднего камерного театра начались финансовые трудности, Леха полностью ушел в свободное творческое плавание. С тех пор снимает фильмы, снимается сам, ведет собственную передачу, книги пишет, все время что-то делает, где-то мелькает, бывает за границей, дает интервью. С друзьями давно не встречался. Да они и не навязываются – как-то постепенно научились удерживать дистанцию.

Глава шестая Принесите «Айс-пик»!

Когда Владимир, озираясь по сторонам, словно выпущенный из подземелья узник, вышел из такси, Стакан уже нетерпеливо приплясывал на пороге кафе, больше напоминающего конфетно-леденцовую лавку из старых советских мультфильмов. Он подпрыгивал, приседал и выписывал ногами какие-то немыслимые кренделя. Проходившие мимо люди сначала видели этот странный балет, потом узнавали киноактера, перешептывались, толкали друг друга локтями, некоторые – самые смелые – здоровались. Стакан со всеми раскланивался и продолжал свои упражнения. Увидев Владимира, подпрыгнул особенно высоко и взбрыкнул ногами. Друзья обнялись и стали хлопать друг друга по плечам. Прохожие оглядывались в поисках видеокамеры – были уверены, что тут, совсем рядом, снимают кино. Может быть, и они попадут в кадр и таким образом обретут бессмертие. Некоторые достали телефоны и стали фотографироваться на фоне знаменитости.

– Спасибо за внимание, наш концерт окончен, – повернувшись к публике, сказал Стакан. Потом открыл дверь кафе и втолкнул Владимира внутрь. Тот едва успел притормозить перед полкой с фарфоровыми медвежатами; мог бы запросто в нее врезаться и перебить эти симпатичные хрупкие безделушки.

Мишки, куколки, шкатулочки и прочие бирюльки были тут повсюду. Владимир даже пригнулся – показалось, что он попал в кукольный домик и вот-вот прошибет головой потолок. Но потолок был высоко. На нем были нарисованы звезды, полная луна, узкий серп полумесяца, солнце, радуга, тучки и молнии. На любой вкус.

– Давай садись, заказывай, чего по сторонам зеваешь, – отвлек от созерцания Стакан. – Ты же хотел кофе. А у них его тридцать восемь сортов, не считая какао. У меня здесь старшая дочка просаживает всю стипендию.

– У тебя же сын старший.

– Ты не путай. Сын – у Риты. А дочка – у Милы. Они сели за столик в углу – так, чтобы не привлекать к себе внимание. Владимир отметил, что Стакан почти не располнел с последней встречи – вовсе он не такой толстый, каким кажется на экране.

Сделали заказ, наобум ткнув пальцем в меню.

– Так ты в туалет не пойдешь? – спросил Владимир. – Когда я увидел, как ты на крыльце прыгаешь, решил, либо тебе приспичило, либо ты готовишься сдавать сценическое движение.

– Готовлюсь. Завтра мой Батяня идет с молодежью на дискотеку. И по задумке сценаристов он должен – я цитирую: «посрамить всех на танцполе». В том смысле, что он – то есть я – лихо спляшет. А ты помнишь, когда я последний раз лихо плясал, – на свадьбе у твоей Дашки, кажется. Не знаю, останусь ли жив я после завтрашних съемок.

– Отказался бы.

– Не могу. Там на этом танце вся серия держится. И вообще, я должен посрамить на танцполе наших новых сценаристов. У нас, понимаешь, на сериале поменялись сценаристы – работа нервная, то-се. И эти новые то ли не смотрели, что было до них, то ли еще не врубились толком. Короче, понаписали мне такого в шестьсот двадцать какой-то серии – я лично ходил и ругался.

Тогда режиссер наш, а он нормальный вообще парень, говорит: вы играйте, говорит, Степан Петрович, близко к тексту, но своими словами, как вам подсказывают ощущения. Ну уж я на ощущениях им сыграл. Рейтинг прямо так и подскочил! Я потом говорю – слышь, может, я себе сам буду писать роль, только вы мне за это платите дополнительно? Но, конечно, тут сценаристы взбунтовались, истерика у них. Они все Львы Толстые у нас. Их великий замысел порушил этот хрен Токарев. Крики, обмороки, труппа за меня, помреж бегает с валерьянкой и белым флагом.

– Чем кончилось?

– Кончилось чем? Сценаристов заставили сдавать экзамен на знание предыдущих серий.

– Кому?

– Нам, артистам. Которые на главных ролях. Очень мы повеселились. Ну и они потом повеселились. Всем, кто их особо валил, от души насочиняли приключений. Я, например, с балкона второго этажа в соседнее окно лез без дублера. Но у других было чего и похуже. А теперь вот плясать буду. Уж я их посрамлю! – И без какого-либо перехода: – А ты по какому поводу в завязке? По болезни или для здоровья?

– Я не в завязке. Я так просто не пью.

– Так и я не в завязке. А на фига тогда мы кофе заказали? Эй, дайте-ка нам еще раз меню.

Когда подоспела закуска, друзья уже выпили по первой и слегка размякли.

– Ну, что в театре, рассказывай уже, не томи! – потребовал Стакан. – Новости какие?

– Да никаких. В конце августа открыли сезон.

– «Зойкиной квартирой» небось, как всегда?

– Как всегда. У нас уже лет десять все – как всегда. После спектакля подходит ко мне дама. Такая зрелая. Солидная даже. И говорит: «Впервые я увидела вас на этой сцене в пятнадцать лет и сразу влюбилась в ваш голос!» Я ей в ответ: «Это какая-то ошибка. В пятнадцать лет я еще не выступал на этой сцене. И вообще этой сцены тогда не было. Вы, может быть, фильм имеете в виду, там да, там я как раз пел». «Нет, – говорит, – не фильм. И не в ваши пятнадцать лет. А в мои! Еще на той, старой сцене. И вот я специально привела дочку. Чтобы она тоже посмотрела на вас и влюбилась». И показывает на великовозрастную дылду, которая стоит в стороне с таким примерно видом: «Мамаша, завязывайте крутить шашни, пойдемте чай с баранками пить!» Понимаешь, весь ужас в чем: когда этой перезрелой мамаше было пятнадцать, мне было как минимум двадцать два.