- Имплантанты вставлю.
- А вы думаете, чужие зубы - это хорошо? - отчего-то сурово и подозрительно спросил Анатолий Львович. Мне стало нехорошо. Дело в том, что как раз вчера Леха всучил мне повесть Кобэ Абэ "Чужое лицо". Речь там шла об ученом с обоженным лицом, который пытается сконструировать себе лицо искусственное и из-за этого постепенно превращается в моральное чудовище. В свете этого вопрос о "чужих" зубах прозвучал как-то очень уж зловеще. Я почла за лучшее промолчать и все так же молча, с глубоко несчастным видом направилась к выходу из кабинета. Серебряные Рождественские колокольчики наигрывали в моем мозгу едва ли не траурные марши.
Все сегодня складывалось одно к одному, и дверь просто не могла не шарахнуть меня по плечу. Я едва успела отскочить, как она распахнулась, и на пороге возникла симпатичная дама в лиловом брючном костюме. Лет ей было, наверное, около сорока. Обесцвеченные волосы, подстриженные каре, свободно лежали на плечах, сдержанный, в общем-то, тон румян все равно проступал на скулах какими-то лихорадочными пятнами.
- Извините, - коротко и вежливо сказала она, смерив меня при этом взглядом быстрым, но отнюдь не ласковым, и тут же с ненатуральным оживлением обратилась к "господину доктору":
- Толик, а я уже прошла по палатам и поздравила с Рождеством твоих пациентов. Что-то как-то мало их на этот раз?
- Ну, так! - Анатолий Львович пожал плечами. - Сезон то дохлый! Какой, скажи, нормальный человек купит путевку с четвертого января? Это надо или пенсионером быть, который уже водку пить не может, или полным кретином... Кстати, вот ещё Евгению Игоревну Мартынову можешь с праздником поздравить. Тоже наша пациентка...
- С Рождеством вас, - дама скучно улыбнулась. Я невнятно буркнула: "Вас так же" - и взялась за ручку двери, еле сдерживая злость.
- И убедительно прошу вас, никаких вылазок за спиртным по ночным киоскам! - воззвал на прощание "любимый" доктор. А супруга его ( кто же это ещё мог быть, как не супруга?) нервно щелкнула замочком лаковой сумочки и, не обращая на меня больше никакого внимания, поинтересовалась:
- Надеюсь, Толик, никаких вечерних обходов и бесед с пациентами на сегодня не предвидится?.. Не очень вежливо будет заявиться последними и сразу усесться за стол!..
Они тоже шли праздновать! Как все нормальные люди - праздновать Рождество! А мне предстояло провести эту ночь в обществе ещё пяти таких же несчастных, в отличие от меня, добровольно заселившихся в профилакторий. Запахнув ворот халата и поглубже всунув ноги в красные вельветовые тапочки, я уныло побрела по коридору. Лампы дневного света сияли холодно и как-то синюшно. От равнодушных стен, увешенных разномастными пейзажами, веяло невыразимой тоской. И даже в звуках "Вальса цветов", рвавшихся из-за двери нашей палаты (видимо, Алиса решила-таки посмотреть по телевизору "Щелкунчика") слышалось что-то донельзя печальное.
В холле на первом этаже было светлее, но едва ли радостнее. Широколистным пальмам, торчавшим из деревянных кадок, явно не доставало обезьянок, поющих грустные песни об Африке. Какой-то умник (не удивлюсь, если Анатолий Львович) "догадался" увить толстые шершавые стволы блестящей мишурой и серпантином, и от этого в воздухе витал легкий душок шизофрении. Едва ли я по-настоящему удивилась бы, узрев где-нибудь в углу папуасского Санта-Клауса с ожерельем из акульих зубов и выражением безмятежного счастья на черной физиономии. Но вместо Санта-Клауса в бежевом кожаном кресле сидел Леха, и настроение у него было, похоже, такое же, как у меня.
- Привет, - проговорил он, увидев меня, спускающуюся с лестницы.
- Привет, - отозвалась я.
- Не отпускают?
- Теоретически "меня никто здесь не держит", но практически...
- Мамуля постаралась, - он вздохнул. - Хотя, знаешь, Жень, может она и права? Ну, разве лучше будет, если ты не долечишься толком и снова заболеешь?
Вопрос был явно риторическим, поэтому я не стала на него отвечать, а просто молча обогнула круглый журнальный столик и плюхнулась в кресло напротив. Леха преданно и грустно смотрел на меня своими круглыми карими глазами и машинально теребил в руках "пальцы" черных кожаных перчаток. Я же глядела, вроде бы, на него, а, на самом деле, сквозь него, в очередной раз задумавшись о своей пропащей жизни и своей странной судьбе. Хотя, в общем-то, что в ней было особенно странного? Ну, родилась. Ну, закончила сначала детский сад, потом школу, потом Новосибирское театральное училище. Ну, умудрилась до двадцати восьми лет ни разу не побывать замужем, не будучи при этом ни уродиной, ни какой-нибудь совсем уж патологической идиоткой. Ну, рванула от несчастной любви в Москву, не зная там никого и ничего, кроме Красной площади, Большого театра и Собора Василия Блаженного. Естественно, влипла в историю. Познакомилась с Лехой. И ни на минуту не прекращая теоретически страдать по оставшемуся в Новосибирске Сереженьке Пашкову, каким-то непостижимым образом однажды очутилась с Алексеем в одной постели. А дальше события начали развиваться сами собой, вроде бы даже помимо моей воли.
