Бухтарминский край - [5]

  Статейники, видя, что фронтовики отлынивают от внутристаничной службы, тоже зароптали. Ох, много нервов стоило Тихону Никитичу в последнее время исполнение его должностных обязанностей, за все десять лет, что он атаманствовал, не было так тяжело. А тут ещё на служебные заботы наложились и семейные. Сын Владимир, кадет 5-го класса омского кадетского корпуса, когда в августе прошлого года уезжал после летних каникул, никто и помыслить не мог, что в стране за столь короткое время случится столько событий, после которых отец стал не на шутку беспокоиться за его судьбу. С Омском связи фактически нет, по слухам там идёт борьба между совдепом и войсковым правительством. Очень боялся Тихон Никитич, что погонит какая-нибудь дурная голова мальчишек на убой, или они сами полезут куда-нибудь на рожон. Потому, он чуть не каждую неделю писал письма своему бывшему полчанину штабс-капитану Боярову, офицеру- воспитателю Владимира, заклинал, просил, чтобы сберег сына. Слава Богу, дочь Полина здесь, дома. Впрочем, с некоторых пор пристрастившийся к собиранию книг и чтению художественной литературы Тихон Никитич, не раз сам себе цитировал Грибоедова: что за комиссия создатель, быть взрослой дочери отцом. И за дочь тоже голова болит, хотя вроде бы всё у неё в порядке, закончила в прошлом году гимназию, да ещё и педагогический класс при ней, сейчас полноправная учительница в высшем станичном начальном училище. Вон она, кажется, её платье мелькает в больших школьных окнах. И с ней тоже немало нервов пришлось истрепать Тихону Никитичу. Чуть не всё станичное общество, особенно старики и старухи осуждало Полину, когда она, ещё будучи гимназисткой, приезжала на каникулы из Семипалатинска, и вела себя не как положено скромной девице. Нет, никаких моральных норм Поля не нарушала, но вот любила одеваться, да так!... Из Семипалатинска таких платьев навезёт, да нарядится, что вся станица потом с полгода судачит про ту срамоту. Или перешьёт его старые с лампасами шаровары под себя, вскочит на коня и носится по станице и окрестностям сломя голову. Не раз потом жалел Тихон Никитич, что подарил дочери жеребца-трёхлетка. Он то думал, что она чинно, как барышня будет ездить в дамском седле, боком, в длинной юбке, а она в перешитых шароварах, в казачьем седле, верхом. Или, опять же из Семипалатинска привезла лыжный костюм и зимой придумала на лыжах кататься там, где все на санках катаются, прямо с крепостного вала вниз по береговой круче на лед Бухтармы. Ну, где ж это видано, чтобы девица, как постреленок какой себя вела, да еще костюм этот почти облегающий ее. Конечно, тут мать слабину дала, хорошая его Домнушка и хозяйка, и жена, но не хватает ей твёрдости характера дочь в строгости держать. Ну, а он, что он, он бы конечно мог цыкнуть, или даже ногайкой стегануть, но отцовская любовь, проклятущая, не позволяла ни того, ни другого. А она, хитрющая девка, знает эту слабость отца и пользуется. Но вот, кажется, в последнее время, став учительницей, дочь несколько остепенилась, появилась у неё своя служба, заботы, и одевается вроде скромнее и не так ярко. Наконец, поняла, что когда идёт война, предаваться веселью не по совести, да и сама уже который год ждала своего неофициального жениха, потому и ей не до нарядов и скачек стало. И вот, в январе дождалась, вернулся её суженый, сотник 9-го полка Иван Решетников. Помотало Ивана, сначала на Северо-Западном фронте воевал, потом полк сняли с фронта и перебросили в Семиречье подавлять бунт киргиз-кайсацев, оттуда отправили в Персию... Но, слава Богу, в этом году, вскоре после святок, исхудавший, почерневший от южного солнца, но живой и здоровый Иван вернулся в станицу. Это означало, что уже в этом году можно и свадьбу справить. Вот, только бы никакой заварухи за это время не случилось, чтобы и сын спокойно учёбу продолжил, и дочь благополучно замуж вышла...

ГЛАВА 2

  Старший урядник Игнатий Решетников давно уже вышел из служивого возраста, а оба его сына, старший, второочередник Степан, и молодой офицер Иван, как и положено, с началом войны были зачислены в полки. Игнатий Захарович надеялся, что его младший Иван, в 14-м году выпущенный из Оренбургского юнкерского училища хорунжий, попадёт в 6-й льготный второочередной полк и братья смогут друг-дружке подсобить. Иван сделает брату какую поблажку, а если в разные сотни попадут перед его командиром слово замолвит - офицеру с офицером легче договорится, ну а Степан, как старший по возрасту, поможет младшему брату найти общий язык со своими ровесниками. Но не суждено было сбыться надеждам отца, да и матери. Ивана определили аж в 9-й, третьеочередной полк и у него, почти мальчишки, в подчинении оказались дядьки, казаки старше его на десять-двенадцать лет. Как с ними управлялся Иван? Про то сын ни в письмах не писал, и, как пришёл месяц назад домой, говорил неохотно. Но то, что за три с половиной года из зелёного хорунжего он стал боевым сотником, заслужил офицерского "Георгия", не говоря уж об обязательных в военное время едва ли не для каждого офицера русской императорской армии орденов Святой Анны и Святого Станислава... Все это говорило само за себя. Но младший сын пришёл домой только в январе, а вот осенью пришлось Игнатию Захаровичу использовать его имя, так сказать, заочно. Осенью Игнатий Захарович сумел одним из немногих в станице засеять озимыми свой обычный юртовый клин, хоть с прошлого не очень богатого урожая имел недостаточно семенного зерна. Ходил на поклон к атаману. Впрочем, какой там поклон, атаман считай без пяти минут родня Игнатию, только бы Иван пришёл живым. В общем, семенами ссудил его будущий родственник в охотку, да ещё предложил рабочую лошадь из своего табуна. Но Игнатий, вежливо поблагодарив, от лошади отказался, своя и плуг и сеялку таскает - не дай Бог одностаничники раньше времени завидовать начнут, ещё сглазят. Зато семян атаман дал с избытком. Таким образом, за будущий урожай озимых и весенний сев Игнатий был спокоен, а теперь и за Ивана тоже. Зато всё больше беспокоило отсутствие известий от старшего Степана. Уже пять месяцев от него не было писем. Да и последнее пришло из госпиталя, куда Степан попал после осколочного ранения в грудь. Если бы не это злополучное ранение, то и он бы уже вернулся, как и весь его 6-й полк, который ещё в сентябре прошлого года был возвращён в войско и до октября стоял в Семипалатинске, а после Октября и вовсе распущен по домам. Степан же так и остался в прифронтовой полосе. Правда, в том последнем письме он писал, что уже идёт на поправку, а потом, как началась эта чехарда с властью, всё как отрезало, почта стала работать совсем плохо и, по всей видимости, письма просто не доходили...