Бухенвальдский набат - [9]
– Иван Иванович, но нам обязательно надо держаться вместе втроем, обеспокоенно вставляет Яков. – Надо попасть в один блок и на одну работу. Где трое, там и еще свои найдутся. Помните тот случай в Галльской тюрьме? Все тогда поднялись…
При этих словах я не мог не улыбнуться: еще бы мне не помнить этот случай!
Это было в пересыльной каторжной тюрьме города Галле. Меня, Якова и кого-то еще втолкнули в большую общую камеру. Около двери сидели и стояли более двадцати заключенных. Тут находились люди в добротных, но помятых костюмах и шляпах и оборванцы, вроде нас. Камера почему-то была перегорожена скамейками. Причем в первой ее половине, у дверей, оставалось такое маленькое пространство, что даже сидеть на полу всем сразу было невозможно. Другая, большая часть камеры, была почти пуста. В ней ней свободно разгуливали, дымя сигаретами и громко разговаривая, человек пятнадцать: все
– сильные, крепкие, и все – в красных штанах.
«Вот так дело, —думал я, —и в тюрьме есть какое-то разделение».
Рядом тихонько разговаривали русский и поляк, Русский старался говорить по-польски, а поляк – по-русски, и оба помогали себе жестами и мимикой. Я понял, они возмущаются порядками в тюрьме, и подлил масла в огонь:
– А что это, братцы, здесь так тесно, а там красноштанные свободно разгуливают?
Поляк так и встрепенулся:
– О русский, о том не говори. Это – немецкие бандиты. Они есть reich deutsche – государственные немцы. У них права и в тюрьме. С ними говорить и спорить нельзя – убьют. Им все можно…
Покачал я головой, посидел в молчании, а потом опять говорю:
– Давайте-ка, товарищи, потесним их. Скамейки отбросим и займем всю комнату.
Смотрю, некоторые придвинулись ко мне. И Яков здесь же. Начались переговоры на разных языках: на русском, чешском, польском, сербском. Ко мне протиснулся могучего сложения чех.
– Ты верно сказал. Пойдем на драку. Ты начинай, а мы будем с тобой.
Я поднялся с пола, почувствовал, что за моей спиной встали обозленные, готовые на все люди: Крикнул:
– Убрать! – и пнул ногой одну из скамеек.
Что было потом – не все помню. Поднялся крик, в воздух поднялись здоровенные кулаки, полетели скамейки, замелькали разъяренные лица. От ударов по голове и «под ложечку» я первым пал в этой кулачной битве и был завален «павшими».
Трудно сказать, кому досталось в драке больше, но скамьи были убраны, камера не перегораживалась. Победителей потом избивали тюремные надзиратели, но мы посматривали друг на друга торжествующе…
Тогда я первый раз принимал участие в драке с бандитами и с тех пор знал, что произвол уголовников можно ограничить, если подняться против них решительно и дружно. Надо сказать, что меня как зачинщика никто тогда не выдал…
Мы с Яковом, смеясь, вспоминали подробности. Валентин тоже смеялся, а потом сказал очень серьезно и строго:
– Учтите, Иван Иванович, с вами я на все пойду. На любое дело!..
А Яков добавил:
– Я тоже, Иван Иванович, как тогда в Галле…
Глава 3. Ищи человека!
– Зайди ко мне, Иван, нужно поговорить, – сказал по-русски блоковый.
Когда зашел к нему в закуток за одеялом, он сообщил:
– Завтра ваша партия будет переведена в Большой лагерь. Там погонят на работу. От охранников милостей не ждите. Могут и убить, будто при попытке к бегству. А такие наказания, как порка на «козле» или подвешивание за связанные руки или ноги – это дело обычное. Ты этого режима не выдержишь. Мы говорили с Гансом и решили: ты в Большой лагерь не пойдешь, будешь жить здесь, будто еще не прошел карантина.
Это для меня неожиданно. На блоке уже несколько дней только и говорили о переводе в Большой лагерь. Яков, Валентин и я уговорились, что сделаем все возможное, чтобы быть вместе. Я призадумался: как же поступить?
– А что будет с тобой, если охрана обнаружит, что я у тебя пребываю? – осторожно спрашиваю старосту.
Блоковый махнул рукой:
– Будем надеяться, что этого не случится. Здесь у меня везде свои люди, они не выдадут. В случае чего предупредят…
– Но ведь блокфюрер может просто заприметить меня и дознаться, и тогда тебе капут.
Меня удивил его беспечный тон:
– Блокфюрер бывает у нас не чаще, чем два раза в сутки, да и то в барак не входит – боится заразы… А кроме того, здесь все рискуют, без этого и дня не проживешь.
Я начинаю все больше и больше понимать неписаные законы Бухенвальда. Наверное, сам на его месте так же бы поступил, но его предложение принять никак не могу.
– Спасибо за заботу, – говорю, – я пойду со всеми в Большой лагерь. Не хочу держать тебя под угрозой, а главное – со мной товарищи. Мы должны быть вместе. Да и там, в Большом лагере, наверное, найду знакомых или обзаведусь новыми. Пойми, не могу остаться…
Блоковый долго, удивленно смотрел на меня, потом раздумчиво проговорил:
– Я, наверное, понимаю тебя, Иван. Нельзя думать только о собственной шкуре. Иди в Большой лагерь. Несколько человек я могу направить в 41-й блок, там старостой Вальтер, хороший человек, коммунист. Ты будешь у него…
Мне нужно благодарить его за такую заботу и покровительство, а я стою, переминаюсь. Как попросить за Якова и Валентина, чтобы их тоже направили в 41-й блок. Староста словно догадался, чего я хочу, говорит:
Книга посвящена ответу на три ключевых вопроса: что, когда и почему пошло не так, в силу каких причин и обстоятельств прогрессивная динамика общественного развития сменилась на рубеже 1960-70-х гг. на деструктивную траекторию? На основании перекрестного анализа малодоступных источников западных и российских архивов, мемуарной литературы и собственных воспоминаний, автор предлагает свою версию глубинных процессов последней четверти XX века, которые в итоге привели к надвигающемуся системному, политическому, экономическому, культурному, экологическому и технологическому кризисам. The aim of the book is to answer three key questions: what, when and why went wrong, due to what reasons and circumstances the progressive dynamics of social development gave way in the late 1960s — early 1970s to a destructive trajectory? On the basis of a cross analysis of not readily available sources in Western and Russian archives, memoir literature and his own recollections the author offers his version of the deep processes in the last quarter of the twentieth century which ultimately led to the impending system, political, economic, cultural, ecological and technological crises.
Монография посвящена одному из социально-политических явлений Смутного времени начала XVII в. восстанию Болотникова. Анализируются этапы, ход, предпосылки, причины восстания, его природы и историческое значение. К книге имеются обширные приложения и цветная карта.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.