Бухенвальдский набат - [35]

А еще говорят, что настоящая его фамилия Швецов и родом он из города Тейково Ивановской области и там остались его жена и двое детей, и еще, что был он в армии политруком батареи.

Оставалось нерешенным еще одно важное обстоятельство: существовать ли параллельно двум организациям – политической и военной. Как я уже говорил, практические действия убедили меня, что Василий Азаров был прав: организация должна быть единой. Теперь я за то, чтобы политическле руководители подполья стали комиссарами и политруками бригад, батальонов, рот.

В этом есть одна опасность: некоторое нарушение конспирации, но зато мы добьемся единства а это ускорит нашу работу. Мы будем сообща бить в одну точку по пословице: «ум хорошо, а два лучше».

После некоторых споров Центр принял решение – назначить комиссаров бригад: «каменной» – Василия Азарова, «деревянной» – Георгия Давыдова, «малой» – Степана Бердникова. Все это – люди весьма достойные и уважаемые среди заключенных. Есть у них авторитет, значит – доверие обеспечено.

В заключение заседания Центр поручил мне возглавить всю подпольную военную организацию русских. Это было объявлено так просто, буднично, видимо, вопрос был согласован заранее. Никто не возражал против моего имени, никто не поздравлял, но я был очень взволнован. Жизнь моя снова обретала смысл…

Два с половиной года уже я военнопленный. Что может быть горше для солдата? Тягостны не только голод, унижения, отсутствие элементарных условий человеческой жизни, побои, бесправие – тягостна своя собственная ненужность.

Когда-то я с трудом привыкал к военной службе. Было время, когда не хотел думать, что всю жизнь буду в армии. Да, было и так…

Я – крестьянский сын из деревни Маслово Халбужской волости Кологривского уезда Костромской губернии. Из глухого лесного края, из большой семьи – было нас три брата и две сестры. Старший, Николай, убит в империалистическую, сестры повыданы замуж, младший брат остался в деревне, а я ушел учиться: сначала в учительскую школу в село Георгиевское. Школу окончил, а должность получить не смог. Не верили крестьянскому сыну, все равно не интеллигенция. Тогда я решил пробиваться на другом поприще и семнадцати лет добровольно пошел в царскую армию. Думал офицером стать. Но и тут осечка: отправили солдатом на империалистическую, на западный фронт, потом в Румынию. Тут мне и вправили мозги: вот твое место, крестьянский сын Иван Смирнов, – вшивые окопы. И все-таки я хотел учиться, стать учителем. Попался мне товарищ хорошийАлексеев, из студентов. Прямо на фронте он стал меня готовить в педагогический институт. Но тут ранение, госпиталь… А по стране уже шла февральская революция. Больше в окопы я не попал. Комиссия по демобилизации послала меня в Ярославский юридический лицей. И стать бы мне судьей или адвокатом, но республике Советов нужны были красные командиры. И потому в 1919 году я оказался в Нижнем Новгороде на курсах пехотных командиров. Сначала просто и думать было некогда о какой-то другой службе – дрались против Колчака в Восточной Сибири, а потом и хотелось пойти учиться, да командование решало иначе. Так и остался в армии. Сначала привык к службе, потом полюбил ее. Комвзвода, комроты, а в 1922 году уже комбат. Ходил на север против остатков колчаковских банд, стоял с полком в Иркутске, Чите, Сретенске и снова в Чите. Службу нес исправно, серьезных взысканий не имел. И однажды получил предложение: подготовиться самостоятельно и сдать экзамены на командира полковой батареи. Ну что же, был молод, образование среднее – сдал экзамены, стал артиллеристом.

Во время событий на КВЖД я командовал отдельным забайкальским дивизионом бронепоездов, а в 1936 году уехал служить в Монголию начальником штаба артиллерии дивизии.

Конечно, служба у меня не могла идти совсем ровно: слишком колючий характер имею, но и на службу жаловаться не могу.

Воевать воевал, уважение подчиненных и товарищей видел, знаю, что такое доверие командования, награды принимал своими руками, умел чувствовать себя неразрывной частичкой с армией, с партией. Много всякого повидал… Видел, как предавали шкурники и трусы. Был у меня, к примеру, в Монголии знакомый, вроде бы честный и уважаемый командир, но как начались аресты в 1937 году, он сразу за границу удрал: то ли нос был в пуху, то ли просто испугался. Видел я на фронте, как командир дивизии бросил свою часть, а комиссар принял командование и организовал оборону. Видел я, как шли остатки наших разгромленных полков – несколько обессиленных, пришедших в отчаяние красноармейцев без командиров, и видел я, как дрались артиллеристы. На некоторых участках уже совсем не было пехоты, и артиллеристы одни держали оборону, прорывались с боями, выходили с орудиями и снова вступали в бой.

Нет, не только отчаяние и неразбериху видел я в первые дни войны. Бывало и такое. Отходили. Артиллерия дивизии была передана полкам. Пехота в полках сильно потрепана, материальная часть артиллеристов – тоже, но дух боевой. На рассвете артдивизион заметил большую мотоколонну фашистов. Гитлеровцы шли деловито, без опаски, уверенные, что здесь им ничто не грозит. Командир дивизиона спешно развернул свои орудия и разбил в пыль всю колонну прямой наводкой с открытой позиции. Когда я с командиром дивизии приехал к тому месту, там было все разгромлено: дорогу загромождали искореженные, сгоревшие машины, пушки, сплющенные денежные ящики и повсюду трупы, трупы…